Шурка не отказался и по очереди запускал руки в кулечки.
Не успели ребята пройти и сотни шагов, как к ним подбежала Таня. Все лицо ее было в красных пятнах, платок сполз на шею, обнажив стриженую голову.
— Вот хорошо, что я вас встретила! Пойдемте скорее... Там Митька с отцом воюет. — И она потащила ребят за собой.
На ходу Степа спросил, как это Митька может воевать с отцом, да еще с председателем сельсовета.
Шурка объяснил, что Горелов, наверно, напился самогонки и сейчас показывает перед публикой номера.
— Какие номера? — не понял Степа.
— Номера у него известные, — нахмурился Шурка, — шумит да кочевряжится.
Они подошли к двухэтажному, с каменным низом и деревянным верхом дому Никиты Еремина и увидели у крыльца Горелова и Митю.
Перед домом в беспорядке лежали недавно ошкуренные липкие и пахучие сосновые бревна. За ними, распластавшись на земле, укрылось с десяток мальчишек. Они фыркали, хихикали, сучили от удовольствия ногами.
— Вы чего здесь? — строго спросил Шурка.
— Ложись, занимай место. Сейчас такой спектакль будет— животики надорвешь! И главное — задарма, — не поднимая головы, ответил Сема Уклейкин.
Шурка, Степа и Таня присели за бревна.
Еле держась на ногах и нелепо размахивая туго набитым портфелем, Горелов делал тщетные потуги подняться по ступенькам высокого крыльца.
Но ступеньки, казалось, были густо смазаны салом — ноги скользили, разъезжались, и председатель, гремя сапогами, скатывался вниз.
Он, кряхтя, поднимался, плевал себе под ноги и с упрямством пьяного человека вновь и вновь лез вверх.
Наконец Горелов добрался до верхней ступеньки. Он забарабанил в резную дверь и зычно закричал:
— Ребятня! Митька! Серега! Встречай отца! Принимай гостинцы!
Митя схватил отца за рукав.
— Папаня, папаня!.. Это не наш дом. Это Ереминых. Наш в другом конце. Пойдем, папаня!..
Горелов, не обращая внимания на сына, продолжал молотить свинцовым кулаком в дверь.
— Открывай, кому говорю! Куда вы все запропастились, черти дубленые!
Из-за угла дома показался Никита Еремин. Он был навеселе и что-то нежно мурлыкал под нос, сам себе дирижируя сухонькими руками.
Увидев председателя сельсовета, он понимающе и довольно усмехнулся:
— Тихон Кузьмич в полной своей, так сказать, красоте и прелести!
Митя бросился к Еремину:
— Дядя Никита! Папаня домом ошибся... Скажите ему...
— Ну что ты, голубь сизокрылый! — с деланным испугом замахал руками Еремин. — Как я могу поучать и прекословить представителю власти! Мы под ним, как под богом, ходим. — Он со смиренным видом присел около палисадника на скамейку и подмигнул мальчишкам за бревнами: подождите, мол, то ли еще будет.
Из-за бревен послышались веселые восклицания:
— А неплохой домик председатель облюбовал!
— Губа не дура!
— Дядя Тиша, спойте песенку!
— Речугу закатите!
— Камаринского!
Степа толкнул Шурку в бок:
— Да они потешаются над ним! Какой же это председатель?
— Вот уж такой... — Шурка сердито цыкнул на мальчишек: — Чего человека задираете? Топайте отсюда!
— Сам топай! — огрызнулся Уклейкин. — Не у ваших бревен лежим.
Митя подозрительно покосился в сторону бревен — не иначе как там укрылись мальчишки и потешаются над председателем.
Он снова ринулся к отцу и повис у него на руке:
— Папаня, пойдем! Ну, папаня!
Горелов, устав, видимо, барабанить в дверь, как-то сразу обмяк и грузно осел на верхнюю ступеньку крыльца. Потом расстегнул портфель, засунул в него руку и принялся извлекать оттуда пироги, ватрушки, печеные яйца; куски колбасы и все это раскладывать на две кучки.
— Это Сереге... Это Митьке, — бормотал он. — Ешь, ребятки, угощайся! Отец у вас добрый... Я вам и обновки справлю. Дай только срок...
Неожиданно Горелов достал из портфеля круглую сельсоветовскую печать. С удивлением посмотрел на нее, словно не понимая, как она примешалась к пирогам и яйцам, ухмыльнулся, подышал на печать и с размаху шлепнул ею о ступеньку крыльца:
— Вот! Пусть знают! Здесь живет Тихон Кузьмич, председатель. Приложением печати заверяю... А могу и расписаться самолично. Целиком и полностью. Нам нетрудно.
За бревнами дружно захохотали:
— Дядя Тиша, почем нынче справки?
— За самогон отпускаешь или за сало?
Митя залился алой краской, выхватил у отца из рук печать и спрыгнул с крыльца.
Горелов, забыв про гостинцы и портфель, попробовал встать, но, покачнувшись, только съехал на две ступеньки ниже.
— Митка... выпорю! — взревел он. — Целиком и полностью... Верни печать!..
— Вот и всегда так, — жалобно шепнула Таня брату. — Кому смех, а Митьке — горе. От стыда сгоришь за такого батьку. — И она принялась тормошить мальчишек: — Да помогите вы Митьке, чурки бесчувственные! Отведите дядю Тишу домой.
— Отведешь его! — поежился Сема Уклейкин. — Он как тряхнет...
— А может, все-таки попробуем? — поднимаясь из-за бревен, сказал Степа. — А, Шурка?
Степа, Шурка и еще несколько ребят двинулись к крыльцу, подхватили осоловевшего председателя под мышки и поставили на ноги.
— Чего вам? Чего? — сжав кулаки, бросился к мальчишкам Митя — ему было мучительно стыдно за пьяного отца. — Не лезьте в чужое дело... Сам доведу.
— Митя, так он же как мешок с травой, — шепнула Таня.
И верно, Горелов еле передвигал ноги и всей тяжестью налегал на плечи мальчишек.
— Вы его водой окатите, он сразу очухается, — посоветовала Таня, когда процессия поравнялась с колодцем.
Мальчишки со смехом сунули голову председателя под колодезную струю. Холодная вода довольно быстро протрезвила пьяного Горелова.
Он долго еще держал голову под струей, потом напился, вытерся подолом рубахи и, не глядя на мальчишек, огуменниками побрел к дому. Митька, перекинув портфель за спину, понуро плелся позади.
— Достается парню, — сказал Степа.
— Да, жизнь у него не сахар, — со вздохом подтвердил Шурка.
ПОСЛЕ ПРАЗДНИКА
