Старик начал им заметно покровительствовать и нередко покрикивал на ребят:
— Это почему гостей забываете? Коль зазвали, так кормите-поите досыта!
Дни стояли жаркие, душные, земля покрылась коркой. Растения требовали влаги. Ребята не скупились на поливку. Целыми днями по самодельному водопроводу тонкой струйкой текла на участок вода и наполняла бочки, ушаты, кадушки.
Приходилось таскать воду из речки и ведрами. Сердобольной Маше казалось, что без воды на участке все засохнет, и она поливала подряд: овощи, злаки, плодовые саженцы.
Однажды, пошептавшись с Зиной, Маша наносила воды с речки и принялась поливать пшеницу на пятой клетке.
Подошел дед Захар:
— Воздержаться! Я кому говорю?
— Так, дедушка, — удивилась Маша, — сохнет же пшеничка… вот и желтые листки появились. И вид у нее скучный.
— Овощи поливайте! Гостей своих с юга… А пятую клетку не троньте… — И он отобрал у девочки лейку.
— Почему, дедушка?
— «Почему, почему»! Это же особенная пшеница. Сортовая. Ее нельзя нежить. Она все испытать должна: и засуху и холод. Выдержит — значит, большая в ней сила. Не стыдно такую пшеницу колхозу в подарок поднести от старых да малых.
— Это как тот сорт, какой Егор Платонович выращивал? Правда, дедушка?
— Возможное дело…
— А может, еще лучше будет?
— Хорошо бы и такой получить.
— А получим? — не унималась Маша.
— Ох, стрекоза! Не пытай ты меня! — взмолился Захар. — Ничего пока не видно. Потерпи, дай срок.
Он вколотил на углу клетки фанерку и крупно написал: «Поливать строго воспрещается».
Однажды на участок забежала Лена Одинцова — по старой привычке она часто навещала деда Захара.
Она обошла все посевы, заглянула в каждый уголок.
— Что, беглянка, заскучала по старому хозяйству? — подмигнул ей старик.
— Хорошо у вас, Захар Митрич! — призналась Лена. — И холодок, и вода течет, и ягоды поспевают… А у нас в поле печет, кругом ни кустика…
Она спросила, доволен ли дед ребятами.
— Да ничего помощники. Выдумщики только большие.
— Что так?
Захар хотел было рассказать про посевы южных растений, но вдруг заметил в углу участка укрепленный на высоком шесте флюгер из жести, дождемер, какую-то будку.
— Еще новая затея! — развел он руками.
— Это метеостанция, дедушка, — храбро заявила Маша. — Мы погоду будем предсказывать.
— Ну-ну, — хмыкнул старик. — Только со мной не тягайтесь. У меня ноги как загудят от ревматизма — зараз скажу, что дождь будет. Без ошибки!
— У них же ноги не гудят, — засмеялась Лена.
Потом она отвела Машу в сторону и спросила:
— А разве Саня Коншаков не работает с вами?
— Неинтересно ему наше дело, — пожаловалась Маша. — «Пустяками, говорит, занимаетесь».
— Как — неинтересно? — удивилась Лена. — А вы бы участок ему показали. Пшеницу свою… От нее же глаз не оторвешь.
На другой день Маша отправилась к Коншаковым. Дома хозяйничала одна Феня. Она сказала, что Санька работает на конюшне, встает чуть свет и домой приходит только обедать да ночевать.
— А с матерью у него как?
— Совсем плохо, — пожаловалась Феня. — Мамка говорит: «Учиться будешь», а Санька: «Не буду. Я трудодни зарабатываю». Хлопнет дверью — и на конюшню. Мамка уж плакала сколько раз. Упрямый он у нас, Санька.
— Упрямый… — согласилась Маша и заглянула в окно. — Смотри, смотри, идет ваш конюх!
— Ой! — всполошилась Феня. — А у меня еще обед не готов.
Саньку сопровождал Никитка. Влюбленными глазами он смотрел на брата и упрашивал взять его в ночное.
— Там видно будет, — неторопливо ответил Санька и, присев на ступеньку крыльца, начал разуваться.
Никитка принес с колодца ведро холодной воды и долго лил из ковша брату на руки, на обгорелые плечи, на спину.
— Еще плесни! Не жалей! — фыркая и отдуваясь, вскрикивал Санька и будто нечаянно брызгал холодной водой на Никитку, отчего тот радостно взвизгивал.
— Ну, не балуйся, Санька!
Умывшись, Санька прошел в избу, расчесал перед зеркалом мокрые волосы, сел за стол.
— Здравствуйте, товарищ конюх! — засмеялась Маша, выходя из-за перегородки и ставя перед Санькой хлеб. — Как ваши дела?
— У нас не заржавеет. Дела идут… А у вас как? Лимоны, апельсины еще не поспели?
— У нас, Саня, пшеница на пятой клетке начала колоситься! — с гордостью сообщила Маша. — Хочешь посмотреть?
— На какой пятой? — не понял Санька.
— Я же тебе говорила… дед Захар один такой сорт нашел. Мы его и посеяли на клетке номер пять.
— И велика клетка?
— Не очень. Пять шагов в ширину, восемь — в длину.
— Ох и площадь! — фыркнул Санька. — Я думал, хоть сотку засеяли…
— На сотку зерна не хватило. А зато какая пшеница растет! — зажмурилась Маша. — Дедушка говорит, это редкий сорт, ему цены нет. В поле хлеба только в трубку пошли, а у нас уже заколосились. Очень он боится за них, дедушка. По ночам не спит, караулит.
Насчет «цены ей нет» Санька заметил, что такой пшеницы, какая была у отца, теперь еще сто лет не вырастить.
— А может, наша еще лучше будет? — заспорила Маша.
— Лучше?
— Ну, скажем, не хуже… или такая же… — стояла на своем Маша.
Санька снисходительно усмехнулся, но любопытство уже брало верх.
— Ладно, веди. Посмотрим вашу хваленую пшеницу, — согласился он, покончив с обедом.
— Не по форме одет, товарищ капитан, — сказала Маша, заметив, что Санька собрался идти без пилотки. — Ребята сказывают, ты даже спать без нее не ложишься.
Санька пошарил по лавке, заглянул под кровать — пилотки нигде не было.
— Сойдет и так, — махнул он рукой.
Глава 18. ОТ ВОРОТ ПОВОРОТ
Маша с Санькой прошли позади усадеб и остановились около «хозяйства Векшина». Девочка оглянулась по сторонам и потянула Саньку к изгороди. Перед ним плотной стеной высилась темно-зеленая крапива. Маша натянула рукава кофты и раздвинула крапиву. Потом, нажав плечом, приоткрыла искусно
