Гитлер вторгся в Советский Союз. Лидеры двух стран приняли Атлантическую хартию, провозгласившую ряд «общих принципов», с которыми президент и премьер-министр связывали «свои надежды на лучшее будущее для всего мира».
В хартии говорилось, что «после окончательного уничтожения нацистской тирании» свободные нации откажутся от применения силы, а нации, «которые угрожают… агрессией», будут разоружены. Государства разделялись на две группы: «страны-агрессоры» (Германия, Япония и Италия), которые будут принудительно разоружены на бессрочной основе, и «миролюбивые страны», которым будет позволено сохранить вооруженные силы, правда, со значительными сокращениями. Национальное самоопределение послужит краеугольным камнем нового мирового порядка.
Когда провозглашалась Атлантическая хартия, германские армии приближались к Москве, а японские силы готовились к вторжению в Юго-Восточную Азию, Черчилль не терял надежды, что США вступят в войну.
В ответ на оккупацию Японией Индокитая в июле 1941 года Рузвельт разорвал торговый договор с Японией, прекратил продажу ей металла и поддержал голландское правительство в изгнании, которое запретило экспорт нефти в Японию из Голландской Ост-Индии. Этот нажим привел к переговорам с Японией в октябре 1941 года. Рузвельт потребовал возвращения всех захваченных территорий, включая Маньчжурию, ссылаясь на прежний отказ США «признать» подобные акты.
7 декабря 1941 года Япония напала на Пёрл-Харбор и уничтожила значительную часть американского Тихоокеанского флота. 11 декабря Гитлер, верный союзническому долгу, объявил войну Соединенным Штатам. Вступление США в войну — кульминация исключительных дипломатических усилий Рузвельта. Менее чем за три года президент сумел вовлечь свой изоляционистский народ в глобальную войну в Европе. В действительности для Рузвельта вступление в войну не было самоцелью, а средством для разгрома фашистских режимов.
В США по-разному рассматривали перспективы союза с Россией. Рузвельт и Хэлл склонялись к тому, что для победы над Гитлером необходимы совместные усилия всех антифашистских сил. Противники президента предлагали не спешить с помощью Москве. Они утверждали, что американо-советский союз невозможен из-за полной несовместимости идеологий и политических систем; США не следует доверять Сталину, поскольку он в любой момент способен пойти на очередной сепаратный сговор с Гитлером, как это уже имело место в августе 1939 года, поэтому любая помощь СССР лишена смысла.
Рузвельт не мог оставить без внимания эти доводы. 24 июня 1941 года на пресс-конференции президент заявил, что он рассматривает вопрос о помощи СССР. Когда же его прямо спросили: эта помощь необходима для обеспечения безопасности США, он уклонился от прямого ответа: «О, спросите меня о чем- нибудь другом. Вы же знаете, что я никогда не отвечу на этот вопрос». Возможно, в данном случае Рузвельт действительно не располагал достоверной информацией. Во всяком случае, он с готовностью поддержал предложение Гопкинса, вызвавшегося отправиться в Москву и на месте прояснить ситуацию.
Сталин три раза отклонял предложение Рузвельта о личной встрече «большой тройки». Черчилль и Рузвельт встретились снова в январе 1943 года в Касабланке для дальнейшего стратегического планирования и представили прессе условия «безоговорочной капитуляции» Германии, Японии и Италии.
При жизни Рузвельта мало что предвещало, что после войны в американо-советских отношениях возникнет напряженность. В феврале 1940 года, во время русско-финской войны, Рузвельт сказал: «Россия, как известно каждому, у кого есть смелость смотреть фактам в лицо, управляется диктатурой, такой же абсолютной, как и любая другая диктатура в мире». Но когда Рузвельт встретил «абсолютного диктатора» в Тегеране, тот произвел на него «достаточно глубокое впечатление». «Я уверен, мы с ним поладим», — сказал он. А позже заметил, что ему нравится работать со Сталиным, поскольку тот «абсолютно не хитрит» в разговоре. Вероятно, по его мнению, он сумел убедить Сталина в отсутствии единого блока в лице США и Великобритании против Советского Союза. «Если я смогу убедить его, — сказал он вице-адмиралу Макинтайру, — что наше предложение о сотрудничестве делается на справедливых условиях, и мы хотим быть скорее товарищами, чем врагами, могу поспорить — он пойдет на это».
А каким был Франклин Рузвельт на переговорах? А.А. Громыко вспоминал: «Открытый взгляд. Приветливость и уважительность в общении. Всегда он находил доброе слово по адресу собеседника и его страны. Если разговор происходил в его кабинете, то он вел себя непринужденно, мог обратить внимание на портреты на стенах, правда, их было немного. Конечно, с начала и до конца беседы из-за своего недуга он сидел. Но в то же время умел вести себя так, что окружающие даже забывали о его физической скованности. Сидя за столом, он был подвижен, поворачивался, иногда что-то чертил или брал нужную бумагу».
В январе 1945 года Рузвельт сказал в Конгрессе, что нельзя больше злоупотреблять силой в качестве сдерживающего фактора на мировой арене. «Сила должна соединяться с ответственностью и служить для защиты всеобщего блага, и только это может оправдать ее применение». Он говорил о «мире для народов», основанном на независимости и самоопределении, выражая пожелание, чтобы Объединенные Нации «имели бы право быстрых и решительных действий по поддержанию мира, если необходимо — с помощью силы».
Возвратившись из Ялты незадолго до смерти, он с удовлетворением говорил о своих отношениях с Черчиллем и Сталиным: «Мы достигли единомыслия и нашли способ ладить друг с другом». Он надеялся, что послевоенным миром будет руководить Организация Объединенных Наций.
С. Крэбб подметил, что, начиная с Рузвельта, внешняя политика США обычно строилась одновременно на двух этажах. Верхний ее этаж занимали громко декларированные принципы и цели (применительно к эпохе Рузвельта — это Атлантическая хартия, концепция «четырех свобод», ялтинская Декларация об освобожденной Европе). Нижний уровень составляли оперативные внешнеполитические акции, часто плохо увязывавшиеся с официальными декларациями. Разрыв между этими уровнями нередко вызывал растерянность у американских и зарубежных наблюдателей, пытавшихся понять подлинные дипломатические намерения США.
Франклин Делано Рузвельт умер 12 апреля 1945 года от кровоизлияния в мозг. В траур погрузилась не только Америка. В Лондоне и Москве люди ощущали утрату, и даже в Токио государственное радио отметило «смерть великого человека». Над гробом Рузвельта в Белом доме прозвучали слова, сказаннь им тринадцать лет назад: «Мы не должны ничего бояться, кроме страха».
КОНРАД АДЕНАУЭР
(1876–1967)
Конрад Аденауэр родился 5 января 1876 года в Кельне в семье секретаря городского суда. Он был третьим сыном в семье. Позже родились еще две его сестры. Добропорядочные родители Конрада исповедовали католическую веру. Детям передалась их набожность, вера и нравственные ценности.
5 марта 1894 года Конрад закончил учебу в гимназии Святых апостолов в Кельне, затем учился на юридических факультетах университетов Фрайбурга, Мюнхена и Бонна (1894–1897). После сдачи государственных экзаменов он работал в прокуратуре города Кельна судебным асессором, а затем в конторе адвоката Каузена (1903–1905).
Конрад мечтал стать нотариусом, но удачный брак изменил его планы. 20 января 1904 года Аденауэр женился на Эмме Вейер, происходившей из знатной кельнской семьи. Брак был заключен больше по любви, нежели расчету. У супругов родились два сына и дочь. Однако семейное счастье длилось недолго — болезнь приковала к постели его жену. Врачи оказались бессильны. В 1916 году Эмма умерла. Ей было всего тридцать шесть лет…
Политическая карьера Аденауэра складывалась удачно. В 1906 году он стал десятым помощником
