потребовалось новое издание. Но в печати одно за другим стали публиковаться выступления против книги и ее автора. После того как палач публично предал огню книгу, ее автор с прежней энергией продолжал обличать врачей-дельцов.
В 1746–1747 годах выходят сатира «Политика врача Макиавелли, или Путь к успеху, открытый перед врачами» и комедия «Отомщенный факультет». Ламетри издает книгу «Человек-машина», которая, хотя и помечена 1748 годом, фактически поступила в продажу в августе 1747 года. Трудно назвать книгу, которая в середине XVIII века вызвала бы такую бурю негодования среди защитников традиционного мировоззрения, какую вызвала «Человек-машина», и трудно назвать другое произведение этого периода, которое сразу, по выходе в свет, получило бы такую общеевропейскую известность.
Переиздания следовали одно за другим. Во Франции, где трактат был сразу запрещен, ходило по рукам много рукописных его копий. В Германии, где многие знали французский, книгу читали в оригинале, в Англии издали ее перевод. Все нападали на Ламетри, либо утверждая, что это злодей, для которого никакая кара не будет достаточно суровой, либо объявляя его безумцем и осыпая оскорблениями. Желая его уязвить, его именовали «господином Машиной» — прозвище, которое он с присущим ему юмором принял.
Голландия была уже не та, что во времена Спинозы, и по постановлению Лейденского магистрата книга была сожжена палачом.
В знаменитом труде Ламетри человек действительно трактуется как машина, хотя и достаточно сложная. «Человек настолько сложная машина, — пишет Ламетри, — что совершенно невозможно составить себе о ней ясную идею, а следовательно, дать точное определение». Тем не менее, считает он, в человеке все устроено механически.
«Остановимся подробнее, — пишет он, — на этих пружинах человеческой машины. Все жизненно свойственные животным естественные и автоматические движения происходят благодаря их действию. Действительно, тело машинально содрогается, пораженное ужасом при виде неожиданной пропасти, веки, как я уже говорил, опускаются под угрозой удара, зрачок суживается при свете в целях сохранения сетчатой оболочки и расширяется, чтобы лучше видеть предметы в темноте, поры кожи машинально закрываются зимой, чтобы холод не проникал во внутренность сосудов нормальные функции желудка нарушаются под влиянием яда, известной дозы опиума или рвотного, сердце, артерии и мускулы сокращаются во время сна, как и во время бодрствования, легкие выполняют роль постоянно действующих мехов».
Духовное, идеальное и т. д., считает Ламетри, это выдумки теологов. Душа — это «лишенный содержания термин, за которым не кроется никакой идеи и которым здравый ум может пользоваться лишь для облачения той части нашего организма, которая мыслит». Что касается сути мышления, то мысль, согласно Ламетри, представляет собой только «способность чувствовать» и «мыслящая душа есть не что иное, как чувствующая душа, устремленная на созерцание идей и на рассуждение».
Вместе с тем при всем своем натурализме и механицизме Ламетри придает значение образованию.
«Если организация человека, — пишет он, — является первым его преимуществом и источником всех остальных, то образование представляет собой второе его преимущество. Без образования наилучшим образом организованный ум лишается всей своей ценности, так же как отлично созданный природой человек в светском обществе ничем не отличался бы от грубого мужика». Но машина тем и отличается от человека, что ее не надо образовывать. И если бы человек был машиной, то образование не могло бы поменять его натуры, и он оставался бы «образованной машиной».
Ламетри выступал против декартовского положения, что животные лишены какой-либо чувствительности, считая, что все живые существа обладают одинаковой способностью чувствовать, и это характерно не только для человека, но и для всех животных. Этот взгляд он развивает в книге «Человек- машина». Хотя название произведения указывает на механистический подход к проблеме человека, по своей сути взгляды Ламетри были далеки от понимания человека лишь как особого рода механизма. Человек, согласно Ламетри, существенно отличается от механических устройств, так как он машина особого рода, способная чувствовать, мыслить, отличать добро от зла.
«Человеческое тело — это заводящая сама себя машина, живое олицетворение беспрерывного движения». Человек — это часовой механизм, который заводится не механическим способом, а посредством поступления в кровь питательного сока, образующегося из пищи. Этот питательный сок Ламетри называет «хиласом». Хотя Ламетри сравнивает человеческое тело с часами, он полагает, что человеческий организм продолжает действовать и после поломки, то есть в результате заболевания. Таким образом, «человек- машина» для Ламетри — это «человек-животное», являющееся единым материальным существом, существом органического мира.
Ламетри первым из философов высказал мысль о возможности происхождения человека от животных. Он также полагал, что появление человека необходимо объяснять не только биологическими факторами, для формирования человека требуется язык, членораздельная речь. Для него также было важным воспитание человека.
«Без воспитания даже наилучшим образом организованный ум лишается всей своей ценности». Общественная жизнь — необходимое условие формирования человека. Процесс познания представлялся Ламетри следующим образом: от чувственного восприятия вещей мы переходим к опытно- экспериментальному исследованию, а затем — к рациональному обобщению фактов, которые подвергаются эмпирической проверке. Опыту Ламетри придавал большое значение, но при этом считал, что опытные данные должны быть подвергнуты философскому обобщению.
Ламетри говорил, что человек представляет собой «мозговой экран», на котором отображаются внешние предметы, однако при этом зеркальное отображение предметов происходит лишь в хрусталике глаза, познание же действительности достигается в разуме человека. Анонимность издания отнюдь не спасала автора от разоблачения, и Ламетри понимал, конечно, размеры опасности, какой он себя подвергал. Еще за несколько месяцев до издания «Человека-машины» он в поисках убежища от грозящих ему преследований обращается к Мопертюи, который, как и Ламетри, был уроженцем Сен-Мало.
Мопертюи был тогда президентом Прусской академии наук и пользовался большой благосклонностью Фридриха II, афишировавшего свое покровительство писателям, ученым, философам Мопертюи был не только идейно близок Ламетри, он был его другом. Между тем по городу стал распространяться слух, что автор книги — Ламетри. Если этот слух дойдет до властей, предупреждают философа, ему несдобровать: влиятельные круги требуют его головы. Под покровом ночи пешком уходит он из Лейдена, скрывается в хижинах пастухов и наконец покидает страну, где стал жертвой той же нетерпимости, от которой бежал из Франции.
Для Ламетри покровительство «северного Соломона» — прусского короля явилось спасением. В момент, когда было ясно, что расправы ему не миновать, он оказался вне досягаемости фанатиков.
8 февраля 1848 году берлинская газета сообщает о прибытии «знаменитого доктора де Ламетри». Фридрих сразу же предоставляет Ламетри должности придворного врача и своего личного чтеца, а вскоре назначает его членом Академии наук. Хотя возглавлял Академию выдающийся представитель передовой мысли того времени, в ней царили крайне реакционные взгляды. Но Ламетри встречает в Берлине и людей в идейном отношении близких — Мопертюи, д'Аржанса, Альгаротти, а с 1750 году и Вольтера. Король проявляет к изгнаннику сочувствие и интерес. Он целые дни проводит в обществе Ламетри, который становится любимым его собеседником.
Ламетри обретает такую свободу, о какой он до того и мечтать не мог. Он встречается с людьми, с которыми может откровенно делиться своими мыслями.
Ламетри, избежавший почти верной гибели благодаря Фридриху, которому, естественно, чувствовал себя обязанным, попав ко двору, сразу же ощутил унизительность монарших милостей. В «Работе Пенелопы», вышедшей через год после его приезда в Берлин, он пишет: «Честь быть приближенным великого короля не избавляет от грустной мысли, что находишься подле хозяина, каким бы любезным он ни был… При дворе требуется больше услужливости и льстивости, чем философии, а я до сих пор прилежно занимался лишь последней… и нечего, конечно, в тридцатидевятилетнем возрасте начинать учиться низкопоклонству». Это горькое чувство находило выражение в бравадах, в нарушении придворного этикета. Очевидец, сообщает, в присутствии короля «он усаживался, развалившись, на диване. Когда становилось жарко, он снимал воротник, расстегивал камзол и бросал парик на пол. Одним словом, Ламетри во всем держал себя так, словно относился к королю как к товарищу».
