Антироссийская подлость

Прекрасно, у вас на сайте «серьёзные исследования», поместите рядом с ними в десятки раз меньший по объёму текст «Катынского детектива» и вам будет «интересно читать». Однако что угодно на сайте помещают, но только не текст «Катынского детектива».

321. Академическая часть бригады Геббельса в своём «научном труде» пишет: «Но, к сожалению, и сегодня в России ещё появляются „труды“, напрочь отрицающие факт уничтожения польских граждан по прямому указанию советского политического руководства. В наиболее сконцентрированном виде эта позиция изложена в „монографии“ Ю. Мухина „Катынский детектив“ (М., 1995)». Но в тексте сопроводительных статей нет ни малейших попыток разобрать или оспорить доводы моей «монографии».

322. Получается, что в плане выяснения истины по этому делу, в плане дискуссии с оппонентами я разговариваю с глухими. А русская поговорка учит, что для глухих два раза обедню не служат, следовательно, и мне нет никакого смысла снова вести расследование того, кто именно убил поляков, — я это уже сделал в «Катынском детективе». Нет смысла снова к данному расследованию возвращаться даже с учётом недоработок, имеющихся в «Катынском детективе», и появлением новых фактов по этому делу.

В настоящей книге я займусь очередным в Катынском деле вопросом — мы будем расследовать, как бригада Геббельса фальсифицировала это дело. В ходе этого расследования нам всё равно придётся рассмотреть практически все факты, доказывающие, что пленных поляков убили немцы, но нам придётся несколько по другому построить расследование. Если бригада Геббельса всегда начинает расследование с момента взятия польских офицеров в плен и вымышленного расстрела их НКВД (точно так же и я вёл расследование в «Катынском детективе»), то теперь мы начнём с 1943 г. — с начала фальсификации этого дела Геббельсом при непосредственном контроле Гитлера. Но сначала рассмотрим несколько обстоятельств, важных для понимания и нынешней обстановки, и обстановки тех времён.

Достаточно одного

323. У бригады Геббельса «фактов» о том, что пленных польских офицеров убили русские, не просто много, а очень много. А она всё ищет и ищет новые «факты». В Генеральной прокуратуре РФ этих «фактов», думаю, уже не менее 160 томов, уже сами следователи не способны упомнить, какие факты они по этому делу насобирали и кому эти «факты» нужны, тем не менее следователи и прокуроры дело не заканчивают, в суд его не передают, а продолжают и продолжают собирать всё новые и новые «факты». Прямо не следствие (оно идёт уже 14 лет), а какой-то «перпетуум-мобиле» — безразмерная титька по отсасыванию денег из казны России прокурорской сволочью.

Между тем, если следствие хочет найти истину, то оно поступает не так, оно не запутывает дело никому не нужными «доказательствами», а предоставляет одно-два доказательства, но весомых — таких, которые невозможно опровергнуть, и таких, которые понятны и тем людям, за счёт налогов с которых и содержится всё это следствие.

324. В качестве примера возьмём то, как были проведены следствия для открытых процессов 1937–1938 гг. Из всей имеющейся доказательной базы следствие предоставило суду единственное — признание всех обвиняемых. И этого доказательства достаточно было тогда и достаточно сегодня. Французский писатель Леон Фейхтвангер, присутствовавший на одном из процессов, так писал о необходимости одного, но весомого доказательства (выделено мною):

«Кроме нападок на обвинение слышатся не менее резкие нападки на самый порядок ведения процесса. Если имелись документы и свидетели, спрашивают сомневающиеся, то почему же держали эти документы в ящике, свидетелей — за кулисами и довольствовались не заслуживающими доверия признаниями?

Это правильно, отвечают советские люди, на процессе мы показали некоторым образом только квинтэссенцию, препарированный результат предварительного следствия. Уличающий материал был проверен нами раньше и предъявлен обвиняемым. На процессе нам было достаточно подтверждения их признания… Подробное изложение документов, свидетельских показаний, разного рода следственного материала может интересовать юристов, криминалистов, историков, а наших советских граждан мы бы только запутали таким чрезмерным нагромождением деталей. Безусловное признание говорит им больше, чем множество остроумно сопоставленных доказательств. Мы вели этот процесс не для иностранных криминалистов, мы вели его для нашего народа.

Так как такой весьма внушительный факт, как признание, его точность и определённость, опровергнут быть не может, сомневающиеся стали выдвигать самые авантюристические предположения о методах получения этих признаний.

В первую очередь, конечно, было выдвинуто наиболее примитивное предположение, что обвиняемые под пытками и под угрозой новых, ещё худших пыток были вынуждены к признанию.

…Советские люди только пожимают плечами и смеются, когда им рассказывают об этих гипотезах. Зачем нужно было нам, если мы хотели подтасовать факты, говорят они, прибегать к столь трудному и опасному способу, как вымогание ложного признания? Разве не было бы проще подделать документы?»[355]

И действительно, как вы увидите ниже, бригаде Геббельса документы подделать технически ничего не стоит, её беда только в том, что у неё для подделки этих документов не хватает мозгов. Но сейчас не об этом. Я хочу ещё раз подчеркнуть мысль Фейхтвангера — нормальным людям, да и нормальному суду, обилие малозначащих и сомнительных доказательств ни к чему — человеку достаточно порой одного факта, чтобы понять суть дела или чтобы поверить в виновность или невиновность. Мне, чтобы понять, что поляков расстреляли немцы, тоже достаточно было одного факта, но обо мне ниже.

325. Когда я писал «Катынский детектив», мне пришлось в Алма-Ате разговаривать с одним полковником КГБ, который, как оказалось, об этом деле что-то слышал по своей линии, причём тогдашний председатель КГБ Крючков и среди своих работников уже распустил слух, что поляков убил НКВД, а те своему начальнику, естественно, тогда верили. Я, полагая, что полковник должен быть знаком хотя бы с основными доказательствами по Катынскому делу, начал излагать ему косвенные моменты, которых он, по моему мнению, мог не знать. Он слушал меня со всё нарастающим раздражением на лице, а потом прервал: «Не надо этой чепухи. Скажи сразу — из какого оружия убиты поляки, и всё станет ясно». То есть для него, профессионала по расследованию преступлений, это обстоятельство было главным и по сравнению с ним остальные доказательства мало что стоили, — чьим оружием поляки были убиты, тот и убийца! Одного доказательства достаточно. Поняв, что Крючков своих работников подло дезинформировал, я не стал спешить: «Но ведь немцы уже захватили горы нашего оружия, поэтому они вполне могли убить поляков и из наганов». Почувствовав мою «слабину», полковник ещё больше взбодрился: «Не надо увиливать — из чьих пистолетов они были убиты: наших или немецких?» Пришлось ему ответить: «Из немецких пистолетов калибра 7,65 и 6,35 мм патронами немецкой фабрики „Геко“». У полковника от удивления вытянулось лицо…

То есть, для человека основным и убедительным доказательством часто является то, с чем он свыкся, то, что он считает безусловным. А мы, русские, столь отличаемся от поляков и вообще от людей Запада, что просто не учитываем, что для них главным доказательством по этому делу является то, о чём мы, в силу свой национальной особенности, просто не подумаем. Вот об этой разнице в национальных образах мысли стоит специально поговорить.

Образ мыслей русского человека и человека Запада

326. Следует обратить внимание и помнить, что территория России по климатическим и географическим условиям заселялась позже, чем остальная Европа и юг Азии. Посмотрите на карту — за столетия движения на Восток Россия почти не приобрела земель, более удобных для жизни человека, чем, скажем. Киевская, Харьковская, Рязанская или даже Московская области. Крым, немного земель на юге Средней Азии да немного на Дальнем Востоке. Всё остальное — огромный холодный континент с резко континентальным климатом и с очень суровыми условиями жизни. Если вы посмотрите на