второму солдату противника, второй залп, и он тоже падет. Подходят к третьему – и с ним то же самое. Так среди ваших трех солдат может не оказаться ни одного пораженного.
Вот это и есть смысл того, зачем надо противника бить по частям. Результат этого примера будет еще более убедительным, если солдаты вооружены холодным оружием – как одному с саблей драться против трех?
К этой высшей цели маневрирования стараются прийти полководцы в ходе сражения. Чтобы достичь этой цели, Фридрих II проводил «косую атаку». Наполеон строил полки в казавшиеся всем дикими колонны.
Но должен сказать, что в военном деле ничего не бывает догмой, все зависит от конкретного противника, местности и многого другого. Суворов, к примеру, предлагал так:
«Линиею против регулярных, кареями против басурман, колонн нет. А может случитца и против турков, что пятисотному карею надлежать будет прорвать 5-ти или 7-ми тысячную толпу с помощию фланговых кареев; на тот случай бросится он в колонну; но в том до сего нужды не бывало. Есть безбожные, ветреные, сумасбродные французишки. Они воюют на немцев и иных колоннами. Естьли бы нам случилось против их, то надобно нам их бить колоннами ж».
И все же у полководцев всегда остается мечта о нокаутирующем сражении не только против толп «бусурман», но и о сражении, которое они проведут против очень сильного противника, и так, что противник будет разбит, а свои войска понесут минимальные потери. Повторю, против сильного противника такое сражение без разгрома его по частям провести нельзя. Все полководцы такие возможности искали и такие сражения проводили до начала XX века. Но здесь наступил кризис.
Кризис военного искусства
Первая Мировая война началась, казалось бы, как обычно. Полководцы начали энергично маневрировать войсками, стремясь завести их в слабые тылы противника, стремясь навалиться на его отдельные соединения мощными силами и уничтожить их. Однако не прошло и полугода, как армии всех стран зарылись в землю и какое-либо маневрирование войсками прекратилось. Почему?
Тут вот в чем дело. Для победы надо атаковать противника, атаковать хотя бы для того, чтобы занять местность, на которой он находится. В атаке свои войска должны какое-то время бежать, ехать или скакать через пространство, которое противник простреливает. Но скорострельность оружия настолько возросла, что за те несколько минут, которые атакующие находились в полный рост на открытой местности, обороняющиеся, как бы мало их ни было, успевали нанести атакующим такой урон, что цель атаки уже никак не оправдывала потери в ходе ее.
Артиллерия кардинально вопрос не решала уже хотя бы потому, что ее наращивали все противоборствующие стороны. Сутками десятки и сотни батарей перепахивали позиции противника, а когда они замолкали, то из глубоких окопов («лисьих нор») вылезали несколько уцелевших пулеметчиков и косили наступающие цепи. Пока шла борьба с этими пулеметчиками, обороняющийся подтягивал свежие силы и свежую артиллерию, и все начиналось сначала.
(Надо отдать должное царскому генералитету, что за всю войну он не устроил Вердена или Соммы – битв Западного фронта, где немцы и французы во взаимных атаках истребили миллионы солдат без какого- либо результата.)
Первая Мировая война. Атака.
Полностью потерял значение маневр. Как бы генерал ни водил войска, как бы ни подводил свои превосходящие силы к малочисленному противнику, но в конце концов надо было его атаковать, а тот, удобно установив пулеметы, выкашивал всех наступающих.
Инженеры победили генералов. Развитие военной техники поставило крест на военном искусстве. Маршал Пилсудский пишет об этом так (выделено мной):
«Я помню, как маршал Петен, указывая мне на окровавленные холмы под Верденом, говорил, что почти миллионы людей лежат на этих изрытых гранатами полях сражений! Миллион до того бесследно погибших людей, что ныне кости обоих противников лежат перемешанными между собою и их не отличат ближайшие родственники! Настолько огромны катакомбы во имя возрождения движения, которое пало побежденным в мрачных окопах!
Хорошо помню те времена. Находясь в глухих пущах волынского Полесья, я тоже работал над окопами. Вековые сосны падали под топором для того, чтобы проложить дороги там, где до того времени ходили только лоси. Тянулись телеграфные и телефонные провода в местностях, куда некогда заглядывали только волки и тетерева. В покрытых проволокой полях перед окопами воистину можно было заблудиться даже при ясном солнышке. Я строил убежища – и подземные, из громадных древесных бревен, и надземные, из таких же бетонных чурбанов, – чтобы в глухих пущах могли поселиться люди. Строились узкоколейки там, где до того времени плохонькая лошаденка, лениво передвигавшаяся по болотистым дорогам, удовлетворяла людские надобности. По железным дорогам и узкоколейкам катились к нам не только продовольственные припасы для выросшего среди пущи нового военного города, не только массы строительного материала, который ежедневно расходовался с криком «Еще! И еще!», но катились также и эшелоны живого военного материала – людей. Куда? Из одного окопа в другой, из одного военного города в другой – такое же случайно образовавшееся скопище солдат.
Был я в окопах; помню свой тщетный смех, когда в один прекрасный день на Стоходе только одна моя рота, производившая набег, была поддержана в своем движении двадцатью с лишним батареями разных калибров, разного вида орудий, развивавших пекло огня.
Битва под Верденом, 1916 г., 700 000 убитых
Я думал поэтому в те времена, что война не только вырождается, но она вообще должна исчезнуть навсегда. Когда погиб главный элемент победы – движение, военная работа сделалась каким-то бессмысленным, диким методом убийства людей. Я не мог себе представить, чтобы человечество в состоянии было предпринять еще раз подобную попытку, чтобы оно еще раз захотело ломать и коверкать жизнь целых стран для питания окопов, а стратегия и военное искусство, закрывши от стыда глаза, выводили бы только цифру убитых, цифру уничтоженных существ для определения победы на основе этого кошмарного подсчета. Радовался я тогда в окопах. Значит, война исчезнет! Наконец-то покончит сам с собой этот кошмар, тяготевший над столькими людскими поколениями! Он выродится настолько, что искусство, не украшая природы войны, одним только своим видом отвратительного машинного истребления людей оттолкнет от себя даже самых горячих своих приверженцев. Война исчезнет вместе со всеми ее последствиями! Это – так думал я – принесет облегчение и моей родине – жертве войны! Но вместе с тем и жаль было мне этого небесного искусства, которым человечество на протяжении тысячелетий отмечало свое движение вперед. Военное искусство, породившее стольких великих людей, в которых непонятная сила вложила такую чародейскую мощь, что своим творчеством – победой – они порождали новые исторические творения, способные жить целые века. Найдет ли человечество другие методы ускорения своего
