18 500 раненых эвакуировано самолётами;
1211 раненых эвакуировано специальными самолётами.
Всего свыше 368 000 человек'.
Общая сумма эвакуированных в тыл 368 тысяч раненых хорошо совпадает со сводкой недельной давности — 398 тысяч. Казалось бы, всё в ажуре. Но ни у нас, ни у немцев в тыл эвакуировались далеко не все раненые, скажем, по стандартам советской полевой медицины в армейских госпиталях лечились те, кого можно было поставить в строй в течение двух месяцев, и только более тяжёлых отправляли в тыловые госпитали.
Точно так же поступали и немцы. В работе 'Пехота вермахта' (Торнадо, Рига, 1997), к примеру, есть такие гордые строчки, которым, видимо, можно верить: 'Небольшой пример эффективности работы дивизионной медицинской службы: в 1942/1943 годах 47,7 % раненых и больных было возвращено в строй именно благодаря усилиям дивизионных медиков'. То есть у немцев почти половина раненых возвращалась на фронт даже не с армейских госпиталей, а прямо из учреждений, которые у нас назывались медсанбатами.
К примеру, немецкий танкист Отто Кариус, о котором чуть ниже, вспоминая о 1941, пишет:
'8 июля в нас попали. Мне впервые пришлось выбираться из подбитой машины.
Это произошло возле полностью сожжённой деревни Улла. Наши инженерные части построили понтонный мост рядом со взорванным мостом через Двину. Именно там мы вклинились в позиции вдоль Двины. Они вывели из строя нашу машину, как раз у края леса на другой стороне реки. Это произошло в мгновение ока. Удар по нашему танку, металлический скрежет, пронзительный крик товарища — и всё! Большой кусок брони вклинился рядом с местом радиста. Нам не требовалось чьего-либо приказа, чтобы вылезти наружу. И только когда я выскочил, схватившись рукой за лицо, в придорожном кювете обнаружил, что меня тоже задело. Наш радист потерял левую руку. Мы проклинали хрупкую и негибкую чешскую сталь, которая не стала препятствием для русской противотанковой 45-мм пушки. Обломки наших собственных броневых листов и крепёжные болты нанесли больше повреждений, чем осколки и сам снаряд'. Прооперировали его в дивизионном медсанбате и вскоре: 'Я двигался на попутках обратно на фронт, Горящие деревни указывали путь'.
Фельдмаршал Манштейн, описывая проблемы, возникшие в декабре 1941 года в связи с высадкой советских войск в Керчи и Феодосии, пишет: 'В эти дни нас морально особенно угнетало то, что в госпиталях Симферополя лежало 10 000 раненых', — и угнетало потому, что 'В Феодосии большевики убили наших раненых, находившихся там в госпиталях, часть же из них, лежавших в гипсе, они вытащили на берег моря, облили водой и заморозили на ледяном ветру'. Оставляя без комментариев эту басню про замораживание, подчеркну, что у немцев, как вы видите, огромное количество раненых ни в какую Германию не вывозилось и лечилось тут же, в армейских тылах.
Но если это так, а по-другому тут никак не истолкуешь, то записанные у Гадьдера 368 тысяч раненых, отправленных в Германию, это только тяжелораненые и инвалиды, а общее количество раненых, если исходить из 47,7 %, было минимум в два раза больше, т. е. на 26.09.1941 года их было не 398 тысяч, а 800 тысяч. Но тогда, исходя из соотношения 3:1, число убитых на эту дату тоже должно быть около 270 тысяч человек, а не 113 тысяч, как у Гальдера. Поэтому я и прихожу к выводу, что Гитлер искусственно занижал число убитых в войне с СССР, чтобы потом победа над Советским Союзом не казалась немцам очень горькой.
Вот Б. Соколов пишет, что 'общие потери Рейха оцениваются в 7 млн. погибших'. Да, немцы после войны подсчитали убыль населения и дали это число. Одновременно Соколов свято верит и убеждает нас поверить, что военные потери немцев были в пределах 3,2 млн. погибших, следовательно, дефицит составляет 3,8 миллиона. А эти где погибли? На англо- американские бомбардировки их не спишешь, поскольку по подсчётам Г. Румпфа, генерал-майора пожарной охраны Рейха, от бомбардировок и вызванных ими пожаров погибло 0,5 млн. человек, и вопрос остаётся — а где погибли остальные 3,3 млн.? Не там ли, где по «точным» подсчётам Гальдера за три месяца боёв на 800 тысяч раненых приходится всего 113 тысяч убитых?
Но вернёмся к полковнику Громову и профессору Соколову.
Я не знал, что Б. Соколов еще и профессор Российского государственного социального университета. Надо же! И, как и полагается профессору, он и методику подсчета потерь изобрел, вернее, украл её у Громова. Нужно, оказывается, базировать ее на особо точных, как он полагает, числах офицерских потерь, причем, уверяет он, доля офицеров в войсках у Красной Армии и у немцев была одинакова. А одинакова ли?
В немецком пехотном полку по штату в общей численности 3049 человек офицеров должно было быть 75 человек, т. е. 2,5 %. А в советском стрелковом полку из штатной численности 1582 человека офицеры составляли 159 человек — 10 %. В немецкой пехотной роте численностью 201 человек офицеров было двое — командир роты и командир первого взвода, т. е. 1 %, а в советской стрелковой роте численностью 82 человека, офицеров было пятеро — 6 %. По профессору Соколову это и есть «примерно одинаково».
Если с этим согласиться, то я могу подсказать Соколову, как еще обильнее полить нашу Родину дерьмом. Нужно взять томик мемуаров Манштейна и выписать: «Потери группы армий составляли: офицеры — 505 убитыми, 759 ранеными, 42 — пропавшими без вести; унтер-офицеры и солдаты — 6 049 — убитыми, 19 719 — ранеными, 4 022 пропавшими без вести».
Берем заявленную Мюллером-Гиллебрандом цифру немецких офицерских потерь за войну в 65 200 человек, делим ее на 505 и умножаем на 6049 (не можем же мы не верить Манштейну!), получаем, что за всю войну немцы потеряли убитыми всего около 840 тысяч человек. А поскольку «плотность немецких войск на Западном фронте была в 2,5 раза больше, чем на Восточном», то разделим это число на 3,5 и получим, что на Восточном фронте немцы потеряли убитыми всего 0,24 млн. человек. А Красная Армия, как подсчитал Соколов, — 26,4 млн. Соотношение получается замечательным: на одного убитого немецкого солдата приходилось 110 убитых советских солдат. Во, блин!
'В какой армии число убитых офицеров составило бы более 4 %?' — язвительно вопрошает полковник Громов. Уже ответил: в немецкой в Польской кампании 1939 г. А в 1940 г. Франция в войне с Германией потеряла убитыми и пропавшими без вести 100 тыс. человек, из которых 30 % — офицеры. В 1938 г. в боях у озера Хасан в числе безвозвратных потерь Красной Армии потери командно- политического состава достигли 40 %. В боях за Грозный в 1995 г. на 1 февраля Тульская дивизия ВДВ и Восьмой гвардейский корпус потеряли убитыми и раненными 831 человека, из которых офицеров — 216, что составляет 26 %.
Теперь по поводу высказывания полковника о том, что у нас “офицерские потери, как правило, не приводят рядом с общими потерями армии”. Думаю, что у “Великого” Бальзака этих цифр действительно не найдешь. Но ведь не Бальзаком единым должен жить полковник. Скажем, в “Военно-историческом журнале” № 3 ещё за 1991 г. в статье генерал-полковника Г.Ф. Кривошеева “Цена освободительной миссии” даны потери Красной Армии в странах Европы и Азии по категориям военнослужащих, причем, не с точностью до 100 человек, а с точностью до 1. На общее число в 956769 убитых и умерших от ран пришлось 664718 солдат, 205848 сержантов и 86203 офицера (9 %). И странного в этой точности нет. Это ведь только начитавшись Бальзака можно утверждать, что у нас не было учета. Человек — это не иголка, у него есть родители, дети, родственники — они ведь о нем волнуются. Есть призвавшие их военкоматы, в которых родственники оформляли пенсии и т. д. Другое дело, что не все эти цифры можно было немедленно обработать и, ввиду холодной войны, не обязательно было их обнародовать.
А опубликованная на сегодня цифра наших потерь у меня особых сомнений не вызывает. Ее даже можно оценить по методу полковника Громова, т. е. через процент потерь офицеров. Если к концу войны, когда солдаты и сержанты были опытны, не так боялись и не требовали личного примера и контроля
