каждой части. Наша команда, в составе которой я была, заняла второе место.
Когда мы ехали со стрельб, был вечер и стемнело. Заехали попить в один гаштет. Там было много народа, немцы справляли праздник урожая. Среди них был один болгарин, он говорил немного по-русски. Нас восторженно встретили. И вот всех болгарин и переводил, они говорили, что они счастливы, их кооператив богат, хороший урожай получил, многие получили премии, в том числе и ценные подарки: машины, мотоциклы, велосипеды и другое. Сидят, нас угощают, говорят что-то доброе.
Я им верила, немцы умеют трудиться, у них внутренняя дисциплина, собранность. Все дороги усажены фруктовыми деревьями, но никто не снимает урожай, а покупают в магазине. Мы же часто не покупали, а пойдем и нарвем, недалеко был заброшенный сад.
В ближайшей деревне, в Гаттерштете, часто проводили ярмарки. На этих ярмарках были тиры и много хороших сувениров и я часто стреляла, и женщины просили меня пострелять, покупали мне пульки, и я им по их желанию отстреливала призы. Немец, удивленный, недовольный, говорил восхищенно:
— О, ой… фрау!!
Женщины ему в ответ:
— Терпи, она в войну много ваших побила…
Он же не понимает, и в ответ:
— О…Я… Я! — то есть «Да, да».
Довелось нам побывать и на международной ярмарке в Лейптциге. Это было что-то. Наш отдел детской одежды… Я никогда дома не видела такого, такие шикарные шубки, одежда, обувь, все качественное. Можем ведь делать. А в немецком выставочном зале смотреть было нечего, что в магазине можно купить, то и там было выставлено. Но немцы любили покупать некоторые наши продукты, конфеты, папиросы, обувь и говорили, что это хороший товар.
Относились они к нам очень дружелюбно, на 40-летие Советской власти они привезли машину подарков для наших солдат. Не забыли и офицеров с семьями. Мужу подарили спиннинг, мне сумочку. И пригласили на банкет. Мы пришли, нас приглашают за стол, а столы пусты. Уселись. Подают супчик: вода и цветная капуста, кусочек хлеба. Затем унесли тарелки, приносят спиртное. Потом второе и по кусочку хлеба. Потом вино, десерт, танцы и т. д. Но все равно очень приветливо и дружелюбно. И встречи так и назывались — «Дружба», «Фройндшафт».
А когда мы их пригласили, столы ломились и подано было практически все сразу. Даже в этом большая разница, мы расточительны, они экономны. Наверно, поэтому так и живем. Мы широко и щедро, они размеренно и экономно. Но за нашим столом они ели и пили не меньше наших. Могут.
Осенью 1964 года я с детьми собралась домой, а Миша решил демобилизоваться, остался оформляться.
Дома
Мы приехали домой, и радость, что дома. Хорошо там жили, в достатке, но… Я никогда бы не стала там жить вообще. Мы ведь разные, мы привыкли к одному, к своему, и это нам родное, а они — к своему. Этим и интересна жизнь, разнообразием. Ато сейчас тянуться стали к «цивилизации», к американскому, европейскому, «пустите Дуньку в Европу!», а умно ли это? Вряд ли. Каждый народ должен жить своим умом и своим трудом. Вот молодежь тянется всеми силами уехать за границу, это, наверно, мы виноваты, что не дали им ума и культуры любить Родину. И случилось это в 80-е годы. Мало мы, фронтовики, выступали, скромничали, хотя были востребованы, а наше место занимали другие…. Сын рассказал однажды, потрясенный, что курсант-первокурсник не только не знает о войне, но не помнит точно, когда его мама родилась: «Где-то в 60-х годах».
Часто ходили с детьми за грибами и ягодами, идем рано, часа в 4 утра, и, чтобы скрасить длинный путь, я детям рассказывала о фронте и вообще о жизни, они меня слушали раскрыв рот и просили продолжить рассказ. А сейчас школы забыли о нас, историю дети совсем не знают, учат ее по американской указке. По телевидению, по радио, в книгах, учебниках искажают правду о войне, труде, о Родине моей, великом Советском Союзе. Воспитывают не патриотизм и трудолюбие, а потребительство, продажность, стремление к удаче, надежду на мошенничество или удачное преступление. Самое страшное, что воспитывается чувство неполноценности, что мы такие никчемные, как там хорошо и как здесь плохо. Да, у нас трудно, климат суровый, история не баловала, но ведь есть чем гордиться вдвойне из-за этого. Мы же в таких условиях вывели Россию из нищеты, защитили себя и весь мир в войне, подняли человечество в космос, показали пример того, что можно общество делать лучше… А вранье про ГУЛАГ? Он сейчас больше, вся страна.
Много на эту тему можно говорить и нужно. Но я отвлеклась от темы.
Прибыли, ребятишки стали в школу ходить. Сын в одиннадцатый класс, как раз попал в струю политехнического обучения, получил профессию авиамеханика. Дочка пошла в девятый класс. Отец Миши пока жил с нами. Через два месяца приехал Миша, уже уволенным в запас. Я снова пошла работать в свою библиотеку. Дети учатся, я работаю, таскаю на себе продукты, кормлю, обстирываю, а мои мужики сидят целыми днями вот уже второй месяц в креслах, благо их два, и запоем читают то книги, то газеты. Я не выдержала, выхватила как-то книгу из рук Михаила и сказала, что его пенсии только на него хватит, а ты все взвалил на меня, а детям еще много надо дать. Он понял все сразу. Мы какжили в воинской части, так и остались в ней. Он сначала устроился в ней помпохозом, но ему что-то не понравилось в этой работе, и он ушел в аэропорт работать сначала комендантом аэропорта, а потом диспетчером по центровке, по-простому — следить за правильной загрузкой самолетов. Потом его там избрали секретарем парторганизации.
Сергей наш школу закончил хорошо, учился еще в аэроклубе, и в военкомате ему предложили поступить в Челябинское высшее авиационное Краснознаменное училище штурманов. Поехал. Сдал экзамены без подготовки, прошел почти всю комиссию и приехал домой, сэкономив неделю. Побыл неделю и уехал.
При прохождении кардиограммы у него что-то нашли, и когда я прилетела его проведать, он лежал на обследовании, привезла кое-что вкусненькое, он мне тут и заявил:
— Мама, а я хочу домой, я не уверен, что это мое, и нам сказали, что до присяги мы можем изменить свое решение. Ты всегда хотела, чтобы я стал хирургом. Я и туда поступлю.
— Нет, мой сын, будь мужчиной, если ты решил, должен добиваться цели. Не проявляй слабости. Не хочу, чтобы сын был слюнтяем. Разве мне, девчонке, было легко в пехоте? Только армия может воспитать в мальчике настоящего мужчину, защитника.
Он меня обнял и поблагодарил за поддержку. Проводил до железнодорожной станции Шагол. Я села, ехать всю ночь, у меня была вторая полка, я взяла постель, уткнулась в подушку и проплакала всю ночь. Таким образом я боролась со своей слабостью. Жаль было расставаться с сыном. Сын же успокоился, стал учиться, мы стали получать от командиров благодарственные письма. Был активистом комсомола, играл в народном театре. На третьем курсе в день моего рождения он звонит домой, поздравляет меня с днем рождения и говорит:
— Мама, я тебе подарок приготовил, вступил в партию.
Мы с отцом его поздравили, очень были рады этому событию, так как наша семья коммунистов пополнилась.
Аннушка наша также училась хорошо. Она очень переживала за каждую оценку. Окончила 10 классов, и встал вопрос, куда идти. Она выбрала исторический факультет Уральского госуниверситета. Конкурс был там 12 человек на место. Она сдала экзамены, но ее оставили лишь кандидатом, девять кандидатов на два места. Она не прошла, так переживала, что у нее поднялась температура. И со второго семестра пришлось решать, что делать. В другой вуз она отказалась поступать наотрез. Устроилась она пока в диспетчерскую службу аэропорта. Взрослые диспетчеры относились к ней как к ребенку. Я спрашиваю, что делаешь на работе. Она мне отвечает, что дяди дали бумаги, карандаши и предложили рисовать и слушать то, что они говорят, и смотреть, что они делают.
Потом она набралась опыта, быстро вошла в курс дела, и диспетчеры стали ее хвалить.
Райком партии предложил мне работать директором только что построенного кинотеатра «Авиатор».
