огромный опыт в проведении подобных мероприятий, но и она недоучла того, что произошло.
В стране остановилась работа предприятий и прекратилась учеба в учебных заведениях, массы бросились на вокзалы в надежде добраться до Москвы. Власти выпустили из рук контроль за ситуацией, и Москва оказалась переполнена людьми, рвавшимися в Октябрьский зал, в котором было выставлено для прощания тело Сталина. Возникла давка, в которой погибло много народа, поскольку никто не ожидал такого скопления людей. И только через сутки порядок был наведен, в основном за счет того, что все подъезды к Москве и вся Москва была перекрыта кордонами, и к прощанию со Сталиным допускали только организованные делегации.
Скорбел весь мир, и даже враги Сталина, из тех, кто не потерял благородства, вынуждены были сказать о том, кого потеряло человечество. Будущий президент Франции Шарль де Голль, яростный противник коммунизма, в интервью на смерть Сталина сказал: «Сталин имел колоссальный авторитет, и не только в России. Он умел «приручать» своих врагов, не паниковать при проигрыше и не наслаждаться победами.
А побед у него было больше, чем поражений…».
Это перепугало Президиум ЦК – партийные чиновники хотели, чтобы народ и мир как можно быстрее забыл бы о Сталине и, главное, о его передаче власти в СССР от партии Советам. Поэтому уже 10 марта Президиум собрался с единственным вопросом – как реагировать на это всемирное преклонение перед Сталиным. Маленков высказал общее мнение: «Считаем обязательным прекратить политику культа личности…» – а Хрущеву поручалось установить строгую цензуру и следить за материалами о Сталине на стадии подготовки к публикации. Уже к концу марта имя вождя практически перестало упоминаться в печати Советского Союза.
Глава 11
УБИЙСТВО БЕРИИ. 100 ДНЕЙ БЕРИИ
Все это не укрылось от Берии, но у него пока не было ни сил, ни времени противостоять упорному возвращению себе власти партийным чиновничеством.
Помимо огромного добавившегося объема работ, связанных с объединением МГБ и МВД, у Берии резко увеличился объем работ в Правительстве. Маленков не знал, как решать те вопросы, которые Сталин решал лично сам, и Маленков постоянно собирал совещания Совета Министров, постоянно отсылал вопросы для решения в Президиум, где сам же их и обсуждал, но уже с новыми участниками, – рабочее время уходило бездарно, а решений не было!
Верхушка СССР как бы обмякла и расслабилась – никто не хотел лишних проблем и тревог, никто не хотел дополнительной работы и взятия на себя ответственности за государственные решения. Берия с удивлением отметил, что он, по сути, остался единственным генератором идей, а остальные только критиковали его и раздражались тем, что от идей Берии возникают лишние тревоги и хлопоты. Коечто, сделать все же удавалось, но меньше, чем это было бы сделано при Сталине.
По крупным вопросам умственно зажиревших чиновников невозможно было сдвинуть с места. По сообщениям из ГДР, там назревал мятеж.
– Поймите, товарищи, – убеждал Берия Президиум, – ни нам, ни Коммунизму проводимая нами насильственная социализация немцев в ГДР ничего не дает и только вредит.
Американцы по плану Маршалла вкачивают в ФРГ огромные средства – гораздо больше, чем в Англию или Францию.
За счет этого материальный уровень жизни в ФРГ гораздо выше, чем в ГДР, и это компрометирует социализм.
Немцы из ГДР бегут в ФРГ, убежало уже около полумиллиона человек. В ГДР назревает мятеж, мы его подавим, но от этого наш авторитет у немцев еще больше упадет – нас будут сравнивать с фашистами.
– Что ты предлагаешь конкретно? – раздраженно спросил Молотов, который был министром иностранных дел и считал такие вопросы своими, а не Берия.
– Надо немедленно выступить с идеей объединить ФРГ и ГДР…
– Как?! Прекратить строительство социализма в ГДР?
Предать дело Ленина? – перебил Берию Маленков.
– При чем тут Ленин? Когда было нужно, Ленин отдал и Польшу, и Финляндию! Раз мы выступим с идеей объединения Германии, то у нас будет инициатива – немцы нас будут считать отцами объединенной Германии, а мы потребуем обязательным условием нейтралитет новой Германии и соответствующего статуса коммунистов в ней! Если мы будем медлить, то американцы вовлекут ФРГ в НАТО, а немцы – это чуть ли не вся Европа. Зачем нам такие враги?
– Мы не можем предать дело Коммунизма в Германии, – тупо твердили члены Президиума, надеясь, что с ГДР дело само собой как-нибудь устроится.
И так было по многим вопросам – энергия Берии приводила к тому, что ему завидовали и относились к Берии все более и более враждебно. Подливало в огонь масло и то, что Берия, невзирая на изменения в управлении партии, проведенные после смерти Сталина, упорно настаивал на том, что делом партии является только пропаганда и подбор кадров, а остальное – это дело Правительства СССР. С ним не спорили, а отводили глаза и все равно несли вопросы в Президиум для их решения там, а не в Правительстве, все равно исполняли все решения Президиума, даже если они касались сугубо государственных вопросов.
Но особо тяжело было в МВД. Берии достался аппарат МВД-МГБ, в котором 7 лет хозяйничали Абакумов, Игнатьев, Круглов и Серов, т.е. аппарат был достаточно разложившимся.
Нужны были честные люди, которых надо было найти в этом аппарате или привлечь со стороны. Таких людей было очень мало, кроме того, за годы отсутствия Берии в МВД многие погрязли в обывательщине и не хотели уходить от спокойной жизни. Берия перевел на Украину министром МВД Мешика из Спецкомитета, вернул из заграницы и сделал своим первым заместителем Кобулова, но Меркулов, на которого Берия имел столько надежд, не захотел вернуться в МВД. Правда, Берия принял экстренные меры к освобождению из тюрьмы ряда арестованных вместе с Абакумовым сотрудников МГБ и МВД, которым он верил, но этого было мало.
Думая в свободное от иных дел время над тем, кто же мог состоять в заговоре, он обратил внимание на то, что Игнатьев, фактически саботировавший расследование, вместо того, чтобы быть разжалованным, стал его партийным начальником, да еще и по протекции Хрущева. Это впервые заставило Берию заподозрить Никиту, которому до этого Лаврентий, безусловно, верил. Более того, он обратил внимание, что работники МВД исполняют его задания с оглядкой на секретаря ЦК Игнатьева, и смотрят на самого Берию, как на человека временного. Подумав над причинами этого, Берия понял, что его заманивают в ловушку, и этой ловушкой являются арестованные врачи-евреи.
Просмотрев их дела еще раз, Берия вызвал начальника следственного Управления.
– Все врачи, сидящие у нас, арестованы по 58-й статье за измену Родине. Все разумные сроки следствия уже прошли.
Я даю всем следователям еще две недели, за которые вы обязаны предъявить всем врачам обвинения по 58-й статье.
И ни по какой иной! – предупредил Берия. – С остальны301 ми их грехами по другим статьям Уголовного кодекса потом разберутся. Если через две недели вы будете неспособны предъявить прокуратуре обвинительные заключения по 58-й, всех врачей немедленно освободить!
– Но, товарищ Берия!
– Никаких но! Исполняйте!
А через две недели Берия, никому ни о чем не сообщая, своей властью приказал газете «Правда» опубликовать сообщение МВД об освобождении 28 врачей и 9 членов их семей, в котором были следующие слова:
«…Проверка показала, что обвинения, выдвинутые против перечисленных лиц, являются ложными, а
