генералах своей армии. В итоге все остались довольны — и посланец, и генералы».
Не уверен, многие ли читатели поняли суть, изложенную в этом эпизоде, но поскольку я в своё время на своём заводе работал кем-то вроде начальника тыла в армии, то попробую её объяснить.
Всё, что бесплатно и без документов привёз «офицер М.», являлось государственной собственностью, которую подчинённые Хрулёва обязаны были распределять строго по назначению и сопровождать соответствующими документами. Для того чтобы отдать подотчётные ценности кому-либо бесплатно, их сначала надо украсть. И если всего лишь за такой пустяк, как кратковременный отпуск, подчинённые генерала Хрулёва могли бесплатно отдать со складов тыла Красной Армии такие ценности, какие получил «офицер М.», то можно представить себе масштабы воровства, процветавшего в ведомстве генерала Хрулёва.
Но чтобы что-то украсть у государства, это надо предварительно или до ревизии списать. То есть украл, к примеру, вагон консервов или сукна, нужно позвонить какому-либо командующему армией или фронтом и попросить его подтвердить, что эти консервы съели, а это сукно надели на себя его солдаты. Вопрос: а почему командующие должны на это идти? Теоретически, конечно, не должны, и, надо думать, многие и не шли. Но у этой генеральской мафии в тылу были жёны, дети, родственники и любовницы, и все они, надо думать, питаться и одеваться по карточкам, как весь советский народ, не хотели. А люди генерала Хрулёва из уворованного могли им эту проблему решить.
Уверен, что из-за этого достаточно много советских полководцев не хотели испортить отношения с Хрулёвым жалобами на него Сталину — пусть уж лучше солдаты голодные посидят, ведь в генеральском понимании им всё равно подыхать. А Мехлис не воровал и ворованным не пользовался, он Хрулёву ничего не был должен, и посему если видел, что солдатам чего-то недодают, то немедленно жаловался Сталину, а тот «давал по ушам» Хрулёву и остальным интендантам. И это в лучшем случае, поскольку Ю. Рубцов пишет:
«За такими телеграммами следовали и оргвыводы. В частности, пострадал начальник тыла соседнего, Северо-Западного фронта генерал Н.А. Кузнецов. Под нажимом Мехлиса он был приговорён к расстрелу, который, правда, заменили разжалованием в рядовые. Можно сказать, легко отделался».
Согласимся, что легко, но одновременно согласимся и с тем, что у Хрулёва и его людей было за что ненавидеть Мехлиса.
Вообще-то если посмотреть на Мехлиса в принципе, то он, похоже, органически не терпел несправедливости. Ю. Рубцов приводит такие факты:
«На Волховском фронте, например, он вступился за бывшего командира полка Колесова, безосновательно привлеченного к партийной ответственности. А по ходатайству главного хирурга фронта профессора А.А. Вишневского добился ордена для майора медслужбы Берковского, которого незаслуженно обходили наградами. На Западном фронте он активно способствовал восстановлению в прежней должности заместителя командира 91-й гвардейской стрелковой дивизии по тылу подполковника интендантской службы И. В. Щукина.
С другой стороны, на том же Западном фронте за пьянство в 8-й гвардейской артиллерийской бригаде по настоянию Мехлиса были строго наказаны командир и начальник политотдела. Причем политработник — сильнее: его сняли с должности. Не погладили по головке и командира 222-й Смоленской стрелковой дивизии генерал-майора Ф.И. Грызлова, когда член Военного совета фронта узнал, что комдив злоупотребляет награждениями подчиненных, особенно женщин-медработников. Приказом по фронту Грызлову объявили выговор, при этом наркому обороны ушло ходатайство о снятии его с должности».
А надо сказать, что у Красной Армии было достаточно полководцев (тот же Г.К. Жуков, к примеру), которые любви у своих любовниц вызвать не могли, а деньгами расплачиваться им было жалко, вот они и платили за сексуслуги государственными боевыми наградами. И Мехлис, следивший, чтобы ордена давались за подвиги в окопах, а не в постели, вызывал у таких полководцев понятную ненависть.
Мехлис и себя не терпел, если поступал несправедливо. Генерал А.В. Горбатов, которому Мехлис сначала не доверял, вспоминал о таких извинениях Льва Захаровича: «Когда мы уже были за Орлом, он вдруг сказал:
— Я давно присматривался к вам и должен сказать, что вы мне нравитесь как командарм и как коммунист. Я следил за каждым вашим шагом после вашего отъезда из Москвы и тому, что слышал о вас хорошего, не совсем верил. Теперь вижу, что был неправ…».
Должен сказать, что не так уж и много начальников, которые безо всякого принуждения признаются подчинённому в своей неправоте.
Однако всё же главной работой комиссара были контроль за полководцами, оценка их полководческих способностей и поиск подходящих кандидатов на должности. Тут у Мехлиса был немецкий подход: офицер — это лучший воин, и только лучших воинов нужно производить в офицеры. 9 июля 1941 года он готовит и вместе с Тимошенко даёт военным советам 4, 13, 16, 19, 20, 21 и 22-й армий директиву: «В действующих частях и соединениях во многих случаях довольно беззаботно относятся к выдвижению командиров, отличившихся в боях. Командиры этих частей, очевидно, не понимают, что предстоит серьёзная и длительная борьба и что кадры выковываются во время войны».
Уже вышеперечисленный объём работы таков, что заставляет относиться к Мехлису с огромным уважением, но в 1941 году он, как представитель Ставки, делал и то, что от комиссара сложно было требовать: он не только останавливал бегущих, но и вновь формировал из них дивизии, искал для этих дивизий оружие и выводил эти дивизии навстречу немцам. Особенно тяжело ему пришлось в тех славных Тихвинских операциях, спасших Ленинград от полной блокады. Напомню, что и Тихвинская оборонительная операция и одна из крупнейших и успешных в 1941 году Тихвинская наступательная операция проводились одновременно с Московской битвой, и Ставка не могла выделить достаточно сил для помощи Ленинграду. Но Мехлис справился. Ю. Рубцов приводит такие факты:
«Войсками 4-й армии противник был остановлен на подступах к Тихвину. Правда, ненадолго. 1 ноября наступление на Тихвин было возобновлено, и 8-го город пал. Было нарушено управление 4-й армией, враг вышел в глубокий тыл 54-й армии Ленинградского фронта.
Бои носили чрезвычайно напряженный характер, наши войска несли большие потери, испытывая к тому же острый недостаток в оружии, боеприпасах, теплой одежде. Уполномоченный Ставки приказал, что называется, жесткой метлой вычищать все «сусеки». Вот наглядное тому свидетельство — в тыловых частях даже небольшого гарнизона станции Веребье было изъято: винтовок самозарядных — 1, винтовок трехлинейных — 86, винтовок малокалиберных — 8, карабинов — 10, ручных пулеметов — 1 и т. д. Аналогичное изъятие производилось и в других гарнизонах.
«Не прибыли высланные Яковлевым (начальник ГАУ. — Ю.Р.) ручные пулеметы. Туго сейчас с винтовками. Совсем негде достать минометов», — информировал Мехлис Сталина 3 ноября. При этом прослеживается важная, на наш взгляд, деталь, характеризующая деловой стиль уполномоченного Ставки: приведенные выше слова доклада меньше всего следует принимать за жалобы и свидетельство беспомощности. Совсем наоборот: просьбу о тех же минометах Лев Захарович высказывает в конце телеграммы и как бы между прочим. А на первом плане — доклад об уже сделанном, в том числе за счет местных резервов.
Так фактически восстанавливались четыре стрелковые дивизии (вместо трех, как задумывалось раньше) — 111, 267, 288 и 259-я. Из 10 тысяч человек, направленных на их пополнение, более трети «выкачано», по выражению Мехлиса, из собственных тыловых частей и учреждений. «Оружия изъято из тылов — 4462 винтовки, 98 ручных и станковых пулеметов, минометов один, ППД — два… Кроме того дивизии изъяли из своих тылов 562 винтовки».
Можно понять, почему Мерецков просил Сталина оставить Мехлиса на Волховском фронте?
«Приобщившийся к демократическим ценностям» Ю. Рубцов, свято веря тем характеристикам, которые дали Мехлису некоторые наши героические полководцы, делает стандартный для нынешнего режима в России вывод, что «Мехлис представлял собой яркий и зловещий продукт 1937года», и итожит: «Так что вреда от его пребывания на Крымском фронте было больше, чем пользы». Однако даже из тех фактов, которые он привёл, чтобы тенденциозно подогнать их под свой вывод, это отнюдь не следует.
Более того, на мой взгляд, и Сталин изменил объективности, когда писал Мехлису записку,
