— Я понимаю… — прошептала Лиза и вдруг заторопилась: — Мне надо идти…
И она ушла. Меня еще потолкали некоторое время, и я тоже ушел. Мне хотелось плакать, и я бы с удовольствием поплакал, но кругом были люди. Много людей, так что рябило в глазах. До чего переполнена Москва, даже негде поплакать парню.
Больше мы не встречались.
Трасса сматывается, как веревка, километр за километром. Полусумрак полярного зимнего дня. Серебристый свет обледенелых, неприступных скал, словно сияние кристалла. Далеко внизу сгущенная мгла долины. Ледник сползал в долину, как гигантский древний змей. Бесконечная гряда, лиловая и синяя, закутанная клубящимися красноватыми облаками — где-то там солнце.
Поднимаемся на перевал. На одном из поворотов недвижно темнел огромный «МАЗ», груженный углем. Рядом одинокая фигурка водителя.
— Кто-то «припухает»! — воскликнул Серега. Объехали «МАЗ» и остановились. Пожилой, давно не бритый водитель, с усталым лицом и лихорадочно горевшими глазами, подбежал к нам. Радостно улыбнулся.
— Здорово, ребята! Угораздило меня на самом пупке. Пособите, будьте добры, а то дело мое плохо: баллон отказал!
Мы втроем сменяем баллон. Хорошо, что баллон внешний и не надо домкратить машину. Затем Сергей подлезает под капот и крутит какие-то гайки. Еще минута, и «МАЗ» может трогать. Довольный водитель угощает нас папиросами. Сергей охотно закуривает.
— Там внизу шпана! — сообщает водитель. — Просились ко мне, побоялся взять. Вот ведь грех какой!
— Бог тебя и наказал, — назидательно заметил Сергей.
— Дорога больно пустынная. Побоялся, что убьют, а машину угонят. Народ здесь всякий… — поежился водитель и, еще раз поблагодарив, пошел к своей машине.
Мы въехали в узкую, черную, как антрацит, долину — след лавового потока. Над нами возвышался вулкан. Наш вулкан. Сколько раз мы здесь проходили с рюкзаком за спиною.
…Они стояли на дороге, перерезая нам путь. Старые знакомые! Топорик, Рахит — Шурка Кузнецов. И совсем незнакомые мне парни. Шесть человек. Сергей остановил машину. Они явно не ожидали видеть нас. И не то смутились, не то вроде обрадовались.
— Сурок! Коля! Ребята, это же Коля Черкасов. Тот самый! — всполошился Шурка Кузнецов. Интересно, что означает: тот самый? (Начало известности?)
Ребята уставились на меня во все глаза.
— Сроду не думал, что ты вернешься! — удивленно заметил Топорик.
— Куда вы? Может, подвезем?
Но им было в другую сторону. Они направлялись в Билибино. Там строилась электростанция и можно было хорошо заработать.
Вид у ребят был неважный: почти у всех обморожены щеки, обувь разбита, на шею навернуто все, что нашлось под рукой — полотенца, рубашки, одеяла. Ни дать ни взять — наполеоновские солдаты при отступлении.
— До Билибина пешком не дойдете, — заметил Сергей.
— Кто-нибудь подвезет. А вы куда? Мы объяснили. Ребята переглянулись.
— Однако там у вас кто-то похозяйничал с топором. Не подумайте, что мы, — сказал Шурка. Все шестеро уставились на меня.
— Ребята… Гусь? — Это спросил я, но не узнал своего голоса.
Они опять переглянулись.
— Я скажу ему! Пусть что хочет делает с этим гадом! — как бы посоветовался с товарищами Шурка.
— А может, он уже подох?
— Подумаешь, ноги обморозил. Ничего ему не сделается— отлежится. Фашист проклятый! Никогда ему не прощу Цыгана…
Это они между собой. Сергей молчал, уже поняв. Кузнецов рассказал следующее.
Гусь добрался до нашей станции и перебил приборы, переломал мебель, разбил окна. Ребята были там и сразу поняли, что это его работа. Но встретились с ним дня два спустя.
В стороне от дороги в распадках догнивает разрушенное становье. В одном из бараков и подыхает сейчас Гусь.
— Что хочешь с ним делай. На твое усмотрение. Хошь в милицию передай, хошь убей, а нам все равно. Он — гад ползучий. И как только мы его слушались, дураки? — сказал мне Шурка.
— Я знаю, где это, — коротко заметил Сергей.
— Есть хотите? — спросил я.
— Не голодаем, спасибо, — застеснялся Шурка.
— Хлеба свежего нет? — спросил с надеждой Топорик.
— Есть. Залезайте в вездеход. Вместе позавтракаем. И погреетесь.
Ребята не заставили себя просить. Я вытащил провизию, которую мы везли для ученых. К великому восторгу замерзших ребят, нашлась бутылка «Кубанской». Пластмассовая кружка Сергея обошла поочередно весь круг.
Выпили, поели, обогрелись и закурили, повеселев. Стали мечтать о Билибино.
— Знаешь, как там можно заработать?! — сказал Топорик в полном восторге.
— Ишачить заставят, дай боже! — умерил его восторг один из незнакомых мне парней, по кличке Красавчик.
— Везде приходится ишачить, кроме могилы, — философски изрек Кузнецов, — а в могилу что-то не поманивает никого.
— Надо квалификацию приобретать, раз завязали, — посоветовал Сергей. — Теперь, когда у меня водительские права, мне сам черт не брат.
— Квалификация! — передразнил Топорик. — Ты лучше скажи, почему человек должен ишачить всю жизнь? — Топорик прерывисто вздохнул и продолжал мечтательно — Поработаю с год в Билибино, зашибу деньгу и подамся во Владивосток. Самое большое счастье на земле — это лежать вверх брюхом у моря и слушать плеск волн.
Я с удивлением и жалостью взглянул на Топорика. Обычно тупое лицо его светилось умилением.
— А меня возьмешь с собой? — завистливо спросил Красавчик.
— А мне что — едем. Эх, кабы сейчас! Разве… Да нет, больно милиция начала чисто мести. А в колонии за пайку придется ишачить. Пошли, ребята, вон едут машины, может, подкинут!
Навстречу двигались сразу четыре машины. Я вышел и остановил их. Машины шли в сторону Билибино, на золотые прииски. Коротко объяснил шоферам бедственное положение ребят. Водители согласились их подвезти.
Быстро простились. Я сунул ребятам ящик с провизией (в случае чего доставят нам на вертолете). Машины тронулись. Мы помахали им рукой и сели в вездеход.
Ехали молча. Я был взволнован воспоминанием о Гусе. Мне бы хотелось о нем забыть. Но не думать о нем я не мог. Сергею все равно, как я поступлю. Ни советовать, ни возражать он явно не собирался. Крутил баранку и помалкивал, а если я начинал петь, он подсвистывал.
Вулкан остался позади, горы отодвинулись, дорога шла теперь лесом — кривоствольные безобразные лиственницы, укутанные мохом, словно от мороза. Ивовоерниковый подлесок, сугробы снега. Некрасивый редкий лес. Это была уже лесотундра.
Мне было грустно и досадно.
Сергей показал рукой куда-то за обочину дороги.
— Это там… Может, проедем мимо?
— Останови!
Сергей послушно остановил вездеход.
— Придется идти за этим подонком, — сказал я, внезапно вспотев.
