конца, очень интересная, — Санди потом ее прочел.
Разным путем попали эти книги к Ермаку, но он их любил и хранил. Снова спрятав книги, Ермак предложил спуститься через чердачное окно, «чтобы не застукали». Санди согласился. Без особого удовольствия. Вылезли на крышу, закрыли за собой окно, перелезли на сарай, потом на уборную и спрыгнули на землю. Ермака уже звали. Кто-то пришел в гости, и, наверно, хотели послать его за водкой, но приятели проскользнули успешно мимо дверей.
Они пошли пешком через весь город. На сердце у Санди было тревожно. Он переживал за Ермака. Ему хотелось пригласить его к себе погостить или хоть переночевать. Но даже этого он не мог сделать. Дома был отец — раздраженный, больной. Он терпеть не мог, когда у них кто-нибудь ночевал. Когда у Дружниковых останавливалась на день-два мамина подруга из района, отец потом дулся недели две. И почему он был такой нелюдим? Ведь веселее, когда кто нибудь ночует!
А Ермак стал для Санди еще дороже. До чего хороший парень! А какой умный! Во всей школе не было такого, даже в старших классах.
Вечером, перед сном, Санди рассказал все про Ермака Виктории Александровне. Лицо ее омрачилось.
— Бедняга! — прошептала она, беспомощно глядя на сына и прислушиваясь к нервным шагам мужа.
Опять Андрей курит, хотя запрещено строго-настрого врачом, и ходит из угла в угол.
— Знаешь, какая у него мать? А отец ничего… Он мне даже понравился! — заключил Санди.
— Он хуже ее, — возразила Виктория. Она сидела на кровати Санди, в ногах. — Какая бы она ни была, но она работала все эти годы. Она — глава семьи. Но почему эта женщина стала пить? Кто довел ее до этого?
— Во всяком случае, не муж! — сказал незаметно подошедший Андрей Николаевич. Он слышал этот разговор. — Я ее знал, когда нам всем не было и двадцати. Она уже тогда напивалась во всяких подходящих и неподходящих компаниях. Она уже в шестнадцать лет была противная кривляка, накрашенная и неестественная. Типичная стиляга. И за такого же вышла замуж. Я бы на твоем месте не разрешал Санди наведываться туда.
Андрей Николаевич не вмешивался в воспитание сына. Единственное, что он иногда себе позволял сказать, было: «Я бы на твоем месте не разрешал…»
— Не может же он бросить Ермака? Когда-то товарищи Гертруды и Стасика предоставили им идти своим путем…
— Гм! Вот как… Кстати, насчет Санди: не думаю, чтоб он мог влиять на кого-либо, тем более на этого Ермака. Санди сам целиком подпал под его влияние.
— Я верю Ермаку, — серьезно и настойчиво сказала Виктория. — Но как его защитить?
— Ермак защищается сам! — воскликнул Санди.
Глава седьмая
ПЕРВАЯ БИТВА — ПЕРВАЯ ПОБЕДА
…Лягушка еще жила. Бока ее тяжело вздымались. Она была распята на дощечке, у нее был удален головной мозг, но она все жила и жила и никак не могла умереть. Мария Федоровна носила ее из класса в класс, чтобы показать ученикам значение головного и спинного мозга.
В перемену Санди заходил на минуту в учительскую спросить мел — он был сегодня дежурный — и слышал, как математик Виктор Николаевич сказал: «Не пора ли животное умертвить? Черт знает что такое!» Мария Федоровна пожала плечами и сказала: «Это на дохлой-то лягушке опыты делать? Молчите уж! Я ведь не лезу в вашу математику!»
В зоологии Шалаева и Рыкова было написано: «Если у лягушки удалить или разрушить головкой мозг, она сразу не умирает… Чувствительность у такой лягушки не потеряна. Если ее ущипнуть за лапку, ока ее отдергивает. После разрушения и головного, и спинного мозга лягушка не отвечает ни на какие раздражения: можно щипать лапку, облить ее кислотой — животное остается неподвижным».
И Мария Федоровна щипала умирающую лягушку за лапку, и та ее отдергивала. У лягушки еще не был удален спинной мозг.
В классе стояла гробовая тишина. Девчонки старались не смотреть. Мальчики смущенно ежились. Один только Гришка Кочетов разглядывал с интересом. Он ловил кошек и собак и сдавал их куда-то за деньги.
Санди взглянул на Ермака. Он сидел потупившись, захлопнув учебник. Лицо его как-то сразу осунулось, на лбу выступили крупные капли пота, как тогда в самолете, когда его укачало.
— Дружников!
Санди вздрогнул и, чего-то стыдясь, вышел к доске. Удивительно, как меняется класс, когда смотришь не с парты, а стоя у доски. Ты уже не вместе со всеми смотришь и слушаешь, а на тебя смотрят, тебя слушают и порой, как сейчас, словно ждут чего-то от тебя и будут огорчены и разочарованы, если не дождутся.
Ребята определенно чего-то ждали — тридцать пар широко открытых глаз, устремленных на Санди с ожиданием. Ляльке Рождественской хотелось плакать, но она крепилась. Неосознанное ожидание класса передалось и ей. Староста седьмого «Б», затаив дыхание, тоже чего-то ждала от Санди. Если бы учительница вызвала вместо Санди Гришку Кочетова, никто ничего бы от него не ждал. Но Санди верили… Все ждали, как он поведет себя в этом случае. Ведь именно Санди был организатором, когда однажды отлупили Гришку за избитого щенка (за что Санди в свое время и был наказан четверкой за поведение).
Мария Федоровна сидела невозмутимо, рука ее лежала на столе, рядом с лягушкой. На учительнице был шерстяной коричневый костюм, белоснежная блузка, черные волосы уложены в модную прическу. Черты лица правильные, взгляд твердый, деловой и строгий.
«Как она не понимает?» — волнуясь, подумал Санди.
— Дружников! Какими опытами можно выяснить значение у лягушки головного мозга?
Санди взглянул на лягушку. Она может промучиться еще два или три дня… Взглянул на Ермака — тот все сидел потупившись, в той же позе… Еще заболеет…
У Санди бешено заколотилось сердце… Не раздумывая о последствиях, он схватил дощечку с лягушкой и выскочил из класса. Он бежал по коридору, по лестнице вверх, бежал изо всех сил, будто Мария Федоровна гналась за ним, чтобы отнять лягушку. Запыхавшись, он остановился возле кабинета директора. А что, если Петр Константинович прикажет вернуть лягушку в класс? Санди повернулся, слетел по лестница вниз, к раздевалке. Надо ее убить, чтобы не мучилась… Санди весь дрожал от ужаса. Послышались чьи-то шаги. Санди метнулся в сторону и больно ударился о стену. Затем он выбежал во двор и там, за школьной мастерской, похоронил лягушку.
Раздался звонок на перемену. Санди стал медленно подниматься по лестнице. Минуту спустя мимо него пронеслась половина ребят, спешащих на улицу. В классе его окружили разволновавшиеся ребята.
— Что тебе теперь будет? — спросил Вовка, который жил с ним в одном доме.
— Не знаю. Если она еще раз принесет лягушку, я снова сделаю то же!
Все заговорили разом, так что Санди ничего не смог понять.
Ляля Рождественская кое-как водворила порядок. Ее голубые глаза, что называется, метали молнии. Санди даже удивился: Лялька была очень спокойная девочка.
— Ребята, надо всем нам договориться и потребовать, чтобы она не мучила животных!
— Санди молодец! — загалдели опять ребята. Мальчишка из шестого класса заглянул в дверь:
— Дружников! Иди в учительскую, директор зовет.
— Санди, я пойду с тобой! — сказал Ермак.
— Я тоже иду как староста! — заявила Ляля. Она была дочь директора, но это ей только мешало: с отцом труднее договориться, чем с директором.
