— Вы радировали, что на Течении находится остров и «Ассоль» несет на него. Но мы были слишком далеко от вас — едва перешли северный тропик. Затем нарушилась связь.
Увидев нашу плотину, комиссия пришла в неописуемый восторг. Они с уважением посматривали на нашего капитана: спас судно, затем сделал все возможное, чтоб оживить его, хотя в такой беде было бы извинительно и опустить руки.
Мы остановились перед плотиной. Вода уже почти не просачивалась сквозь нее. Отверстия в плотине успело затянуть илом, водорослями и песком. А вода в озере все прибывала. Скоро придется спускать.
— Ну и молодцы, времени не теряли! — с жаром воскликнул Мальшет.
Капитан Шалый, хотя и более флегматичный, тоже не выдержал и от всей души пожал Иче руку.
Подошли к «Ассоль», и у комиссии отнялся язык. Совершенно потрясенные, они обошли судно. Санди стал фотографировать его во всех ракурсах. Потом отбежал назад и сфотографировал «Ассоль», стоящую на земле, настороженную, как огромная птица, готовая взлететь.
— Это ж надо, не потеряла остойчивости, не опрокинулась! — поражался Шалый. Он стал расспрашивать Ичу о подробностях.
Ича рассказал, как они с рулевым Цыгановым изо всей силы повисли на штурвале и переложили руль до предела вправо. Как удалось поставить телеграф на полный вперед… Дальше я, к своему удивлению, узнала, что на подходе к острову «Ассоль» получила страшную пробоину над самой ватерлинией, и команда судна, рискуя быть смытой в океан, мужественно залатала ее. Особенно отличились боцман Чугунов, Анвер Яланов и Иннокентий.
По словам Ичи, в некоторых местах острова и на подходах к нему сила ударов волн достигала 60 тонн на квадратный метр. От нас, женщин, это все тогда скрыли, чтоб не пугать.
— Дорогие мои, да вы ж были на волосок от смерти! — простонал разволновавшийся вконец Мальшет. Эти слова он повторял несколько раз за вечер.
А Санди стал фотографировать нас всех подряд, поодиночке и скопом. Поднялись на палубу, познакомили со всеми, кто оставался и ждал гостей «дома». Когда Ича назвал фамилию Яланова, Мальшет не выдержал и немедленно потащил его в сторону, расспросить без помехи о том, как моряки с «Зимы» открывали остров Мун.
Я стояла рядом с Елизаветой Николаевной (и муж и друзья называли ее Лизонькой, или Лизой, и я буду ее так называть, хоть за глаза) и, улыбаясь, смотрела на Филиппа Мальшета. На него приятно было смотреть, столько в нем жизненной силы, уверенности, увлеченности своим делом. Как он ерошил свои рыжеватые волосы и каким зеленым светом горели его яркие глаза. Им можно было залюбоваться. Я почему-то перевела взгляд на Лизу. Впрочем, я знала от Ренаты, что Лизонька любила когда-то Мальшета и ее муж Фома Шалый добивался ее любви лет шесть или семь.
Лиза тоже смотрела на профессора Мальшета, но это уже не был взгляд влюбленной женщины, так смотрит старшая сестра на умного и обаятельного брата, которым она привыкла восхищаться и многого ждать от него. Верить в него. Хорошо она на него смотрела: добро и уважительно. И, может, только легкий налет печали в этом взгляде, делавший его каким-то беззащитным (такой взгляд бывает у близоруких, когда они потеряют привычные очки), говорил о том, что любовь не может пройти бесследно для человека. Наверное, уже редко она на него так смотрела и мне лишь случайно выпало видеть этот взгляд.
— Филипп, потом поговоришь, — перебил Мальшета Фома Иванович, — давайте закончим осмотр корабля.
Они осмотрели «Ассоль», познакомились и поговорили с каждым из экипажа (Мартин Калве еще раз рассказал им, как Ича провел «Ассоль» через подводные препятствия и не дал ей повернуться бортом к волне).
Так как скоро стемнело, а Валерка с помощью Миэль приготовил праздничный ужин, то гости с «Дельфина» согласились остаться у нас ночевать.
Разместили всех удачно. Ича уступил свою каюту капитану Шалому с женой, а сам перешел в библиотеку на диван. Мальшета устроили в большой каюте начальника экспедиции вместе с Иннокентием, а дядя перешел на эту ночь ко мне, благо у меня, кроме койки, есть еще диван. Санди к Сереже Козыреву, а боцман ушел спать в кубрик, где достаточно свободных коек и для матросов с «Дельфина».
Вечером задали такой ужин, что гости стали вызывать кока. Валерка уже сидел со всеми за столом, сняв халат, он был польщен и, как артист, раскланивался направо и налево. Однако по-честному признал, что к доброй половине блюд он не имеет отношения. Похлопали и Миэль. Она разрумянилась и похорошела. Некоторые откровенно ею залюбовались.
Я сидела между Лизой и Санди. Иннокентий уже спорил с Санди насчет Течения, а Мальшет напомнил Санди один спор на квартире Кучеринер в Москве:
— Помнится, ты вообще не верил в существование этого Течения.
— Я тоже не верил и получил щелчок по носу, — сказал Барабаш по-русски. Значит, он всех здесь считал за близких. Там, где приходилось держаться официального тона, он говорил только на украинском языке, а если его не понимали, да еще и сердились, то тем более.
— Не собирается ли Филипп Михайлович снова на Каспий? — спросила я Лизу, вспомнив рассказы Барабаша, как они вместе работали в Каспийской обсерватории, где-то в дюнах.
Лиза нежно и задумчиво улыбнулась:
— Это пройденный этап его жизни. Юность. Теперь ему тесно было бы на Каспии: негде развернуться. Теперь он взялся за Мировой океан и решает проблемы в планетарном масштабе. Мальшет крупный ученый. Зачастую его идеи обгоняют время. Его проект регулирования человеком уровня Каспийского моря вряд ли может быть осуществим раньше двухтысячного года. Так же и с некоторыми другими проектами… Сейчас он уже придумал, как использовать это вновь открытое течение… Довольно любопытная идея.
Какое у вас прелестное ожерелье. Опалы? Подождите… как же я сразу не сообразила, вы — та самая девушка, которой жена моего брата передала свое ожерелье. Именно передала, как эстафету, а не подарила. Да? И вас тоже зовут Марфенька. Мне рассказывали о вас и брат, и Филипп, и Санди. Вы произвели на них впечатление. Они все поверили в вас. Теперь это впечатление усилится.
— Почему?
— Об «Ассоль»- будут много писать. Вы теперь девушка, совершившая подвиг.
Я расхохоталась:
— Что вы, я перепугалась до смерти. А когда нас переносило через скалы, меня так стукнуло, что я потеряла сознание. Подвиг у нас совершали мужчины. От нас даже скрыли, например, насчет пробоины. Чтоб не пугать. Нет, я пока не совершала никакого подвига. Кстати, как живет Марфа Ефремова? Ведь мне в честь нее дали имя.
— Да, я знаю. Она деловой человек. Крупный ученый. В тридцать семь лет — директор огромного научно-исследовательского института. С Яшей они до сих пор любят друг друга. Очень счастливый брак. Но Марфенька в душе тоскует по обыкновенным приключениям. Ей противопоказан океан с его тайфунами, бурями. Детей у них нет. Но об этом она, по-моему, не жалеет. С нее хватит племянника и племянницы — моих Яшки и Марины. Они гостят у них по году, по два, пока мы с Фомой то идем в Антарктику, то исследуем Индийский океан, Атлантику. А теперь вот на несколько лет застрянем в Тихом океане. Будем изучать это Течение во всех его проявлениях.
Я подумала, что называла Течение именем Кента, и мне стало очень грустно. Какое у него разочарование, у Иннокентия, а он и вида не подает.
— Что вас так вдруг расстроило? — внимательно посмотрела на меня Лиза.
Я ей тихонечко рассказала, чем является для Иннокентия Щеглова его Течение и что теперь он, после крушения «Ассоль», фактически отстранен…
— Что вы! — удивилась Лиза. — Наоборот, его хотят пригласить на «Дельфин» (только, пожалуйста, не говорите ему раньше времени, Мальшет этого не любит), Щеглову предложат мою должность — начальника гидрологического отряда.
— О!!! А вы как же…
— Я во Владивостоке распрощусь с «Дельфином»… Буду работать в океанологическом институте под началом Марфы Евгеньевны Ефремовой. Дома, в Москве.
— Почему?
— Пора самой воспитывать детей, а не подбрасывать их, точно кукушка, в чужое гнездо. Яша пишет
