лесничество, научной работой которого буду руководить я. И мне очень нужны такие люди, как Пинегина и ты. Вот так-то, Таиса Константиновна Терехова! Поправляйся скорее!
— А вторая причина? Профессор чуть смутился.
— Будешь подальше от этого Василия Чугунова. Не принес бы тебе счастья такой брак. Он бы вечно мешал тебе работать. Вообще лучше бы тебе совсем не выходить замуж, отдать себя целиком научной работе. Скажешь: вот старый эгоист! Может, и так. Но женщине-ученому больше мешает брак, нежели мужчине. Стряпня, дети, пеленки, стирка, а наука страдает. Подумай!
Милый старый эгоист ушел. Может, он и прав? Но оставаться старой девой даже ради науки не хочется. В этом есть что-то унизительное. У меня хватит сил и на семью и на работу. Я уверена.
На Вечном Пороге кипела незнакомая мне жизнь, заплескивая даже сюда, в больницу. С грохотом и дребезжанием проносились по проезжей дороге грузовики, перевозились различные механизмы. Видела не раз в окно, как медленно проплыли шагающий экскаватор, высокие краны. Строительство шло совсем рядом. И в открытое окно доносилась целая трудовая симфония — голоса гидростроя. По ночам сверкала, как молния, электросварка.
Главный врач Александра Прокофьевна была женой начальника гидростроя и часто запросто болтала со мной, рассказывала местные новости. Я уже знала понаслышке о многих замечательных людях гидростроя. Например, о безруком начальнике котлована Зиновии Гусаче. Он был прежде лучшим шофером гидростроя, его звали «король трассы». А потерял он руки потому, что в буран нес на руках воришку, бродягу Клоуна. Александре Прокофьевне пришлось самой ампутировать Зиновию руки. Но она не любит об этом вспоминать. Мне эту историю рассказала медсестра Люся. Я была потрясена.
— И что же теперь этот Клоун? — спросила я.
— Клоун? Он стал человеком. Как же иначе? На него теперь вся стройка смотрит. Такой парень из-за него лишился рук. Клоун сейчас учится на слесаря. Стал серьезнее. Работает за двоих. А Зиновий… Любая девушка у нас пошла бы за него замуж, даром что он без рук. Такой человек. Вот вы его увидите, когда поправитесь.
Мне показалось, что черноглазая Люся сама влюблена в безрукого начальника котлована.
Заходили ко мне и больные: монтажники, бетонщики, шоферы, охотники, геологи. Народ пестрый, громогласный, интересный. Они отвлекали меня от грустных мыслей о неудавшейся, видимо, личной жизни. Я любила Василия, но не верила в него. Я в Харитона больше верила, чем в его брата.
Иногда больница почти пустела. Вообще она никогда не была переполнена. Народ на севере здоровый и хворать не привык. Хлипкому тут нечего делать.
Так шло время. Я медленно поправлялась — почему-то очень медленно.
И все-таки я не понимала Василия. Этот человек был полон неожиданностей. Вот чего я не предвидела, не учла.
Однажды я задремала после обеда и проснулась под вечер. Возле кровати сидел Василий и задумчиво смотрел на меня. Я не могла понять: сон это или снова начался бред.
— Здравствуй, Таиска! — сказал он как ни в чем не бывало и, живо нагнувшись, крепко поцеловал меня в губы. От него пахло табаком и мылом. Губы были твердые и горячие. Я попыталась подняться. Он заботливо взбил подушку и уложил меня поудобнее — выше, и снова поцеловал. Я вдруг заплакала.
— Не реви, — сказал он. — Я умер и родился снова. Я снова начинаю свою жизнь. В третий раз, понимаешь? Я приехал сюда работать. Принимаю леспромхоз. Ты же захотела здесь жить. Почему-то я с самого начала думал, что ты здесь останешься. Ты боялась моей «министерской» квартиры, как чумы. Да-а.
Он вдруг расхохотался, прищурив яркие, серые глаза.
— Будем с Машей драться. Я ведь ее знаю. Вряд ли ее будут интересовать такие прозаические вещи, как выполнение плана вырубки леспромхозом. Что ты на меня уставилась? Удивлена моим появлением? Думаешь, мне уж так нужны все эти звания и степени? Ну, звание кандидата наук мне не помешает. Но с научной работой кончено. Я — хозяйственник! А тебя я не отпущу никогда!!!
— Ты приехал навсегда? — спросила я, когда он выпустил меня из объятий.
— Лет на пять, во всяком случае. Там будет видно.
— Василий! Ты бросил квартиру в Москве? Или забронировал…
— Как ты это сказала… Разве я такой жадный — и здесь, и там? Квартиру я отдал Моссовету.
Я с удивлением смотрела на него. Не ожидала никак.
— Не ожидала от меня?
— А куда ты дел свою шикарную мебель?
Василий ухмыльнулся и стал вылитый Харитон, даже такой же молодой!
— Мебель… половину захватил с собой, то, что покупал сам. Нам же с тобой нужна какая-то обстановка? Едет в контейнерах. Скоро приедет. К твоему выздоровлению. Остальную мебель подарил твоему брату Родиону. Свадебный подарок! Он женился. И я гулял на его свадьбе. Красивую отхватил жену. Похожа на Одри Хепберн. И как это он сумел, такая рохля. Прости! Ты чего обиделась? Таиска!
— Не понимаю, зачем ты хочешь жениться на мне? Ищи такую же красавицу, как эта актриса!
— Такое мое несчастье, полюбил дурнушку и не променяю ее на первую красавицу в мире. Тасенька, моя ненаглядная.
— Пусти!
— Теперь ты быстро выздоровеешь. Вон как раскраснелась. Хорошо мы с тобой заживем, Таиска!
— Ты так думаешь? — спросила я с сомнением.
— Я в этом уверен.
О женитьбе Родиона я уже знала, мне писали из дому. Но что Василий бросил огромнейшую квартиру в Москве, в самом центре города, на Ленинградском проспекте, — это было поразительно! Я посмотрела на Василия с невольным уважением. Значит, он уж не такой практичный и расчетливый, каким я его считала! Может, я все же ошиблась в нем, недооценила? Считала его хуже, меркантильнее, что ли, чем он есть на самом деле.
В тот момент я еще не знала, что прежде, чем сдать свою квартиру в Моссовет, он успешно сменялся с моими родителями. Ведь его квартира была раза в четыре больше нашей. Не знала я и того, что обмен произошел буквально на другой день после моего отъезда в экспедицию. То есть и мама и Василий договорились заранее ко взаимному удовольствию. Меня решили в это дело не посвящать. Ну и мама!
— А твои дети? — спросила я. — Неужели отдашь их совсем?
— Спасибо, Тася! Я знал, что ты так скажешь. Василий заметно повеселел. Детей своих он любил.
— Я их забрал от тещи. Знаю, как она воспитает… по своей покойной жене.
— Ты забрал детей? Молодец! А где же они сейчас?
— Мои ребята? А их взяли на воспитание твои родители.
— Мама?
Я была крайне удивлена. Еще неизвестно было, соглашусь ли я стать женой Василия, а мама уже взяла к себе его ребят. Быстро они договорились!
Я еще не знала тогда, повторяю, об этом обмене квартирами.
— Мы завтра же зарегистрируемся, Таиска! — заверил меня Василий.
— Я же еще в лубках. Не дойду до загса.
— Загс сам придет сюда. Василий Чугунов это сделает. Он это сделал.
Утром во время обхода врача Василий явился в черном костюме, белоснежной сорочке, явно стиляжьем галстуке, по возможности прилизанными непокорными русыми волосами. За ним шли две улыбающиеся женщины: заведующая загсом и депутат райсовета. Собрался весь медперсонал больницы. Не каждый день такое событие! Как я впоследствии узнала, главврач пошла на это потому, что я плохо выздоравливала, и она надеялась, даже была убеждена, что счастье меня подхлестнет. Уж Василий сумел ее заверить в этом.
Итак, мы не успели опомниться, как нас объявили мужем и женой. Поздравили. Пожелали счастья. И удалились.
В явное нарушение всех больничных правил вечером в больнице была вечеринка. Думаю, что такое возможно только на Вечном Пороге, где не слишком придерживаются правил. И главное, все друг друга хорошо знают.
Освободили самую большую палату, сервировали стол (Василий не поскупился на угощение и на вино), новобрачную принесли прямо с кроватью. Я возлежала, как древняя римлянка, вся убранная цветами. Одна из санитарок перед этим вполне резонно доказывала, что цветами убирают только покойниц.
Собрались хозяева: врачи, сестры, санитарки, больные — среди них Харитон — и гости: мой муж, начальник гидростроя Сергей Николаевич Сперанский, незнакомые мне люди разных профессий, Марк. Василий по моему желанию сам его пригласил вместе с отцом. Отец не пришел, а Марк пришел. Милый, добрый и ласковый, как всегда. Мне почему-то было стыдно Марка… Он, кажется, понял мое состояние и успокаивающе потрепал меня по руке, поздравляя. Он был серьезен-серьезен. Подарил мне зеленый кулон из уральского камня на платиновой цепочке (на всю жизнь это мое любимое украшение!) и сказал, что меня ждет очень приятный сюрприз.
— Какой, Марк?
— Увидите!
Свадьба была веселая, хотя и необычная. И «хозяева», и «гости» изрядно подвыпили и пели песни. Василий запевал. У него ведь неплохой баритон.
Но еще до песен раскрылась дверь, и вошли Мария Кирилловна, Кузя, Стрельцов и Ярышкин. Все были принаряженные, «промытые», словно из бани. Марк привез их часа два назад.
Кажется, еще никогда в жизни я так не радовалась. Мы расцеловались с Марией Кирилловной, обе всплакнули, а затем я перецеловала по очереди всех участников экспедиции, чем очень сконфузила скромного Ярышкина. Они все уселись возле меня и стали рассказывать мне новости. Новостей было так много, что Василий решительно прервал рассказы, заявив, что здесь свадьба, а новости потом.
Стали кричать «горько». Пришлось целоваться при Марке, что мне было крайне неудобно. Харитон сиял. Подвыпивший, в новом цветастом халате из бумазеи, он то и дело подходил ко мне и что-нибудь говорил, нежно называя меня сестричкой.
Марк весь вечер не отходил от меня. Василий не ревновал. Самая его положительная черта, что он не ревнив.
— Вот как вышло… — тихонько сказала я Марку, как бы извиняясь за эту свадьбу.
