— Ты хочешь опять поднять вопрос о дамбе?
— Нет. Дело не в дамбе. Пусть другой проект… хотя я не знаю пока лучшего. Но каспийский вопрос надо сдвинуть с точки замерзания. Потом всякие административные дела. Я закурю?
— Пожалуйста, Филипп!
Мальшет с наслаждением закурил. Как всегда, его охватило в комнате Лизы ощущение праздничности (долго не исчезающее потом). Никогда не появлялось у него вблизи Лизоньки тягостного чувства обыденности, утомления, внезапной и неуместной скуки. По словам Турышева и многих других, с ними происходило то же самое. Что-то было в этой девушке, не отличающейся ни красотой, ни женской кокетливостью, действующее на людей, как свежее раннее утро, полное блеска солнца, росы, бегущих облаков. Это незримое утро окружало ее в любое время года и суток, в радости и горе, создавая вокруг нее особую атмосферу радости, чистоты и праздничности.
Зная Лизу столько лет, Мальшет не помнил ее в дурном настроении, скучной, недовольной — приземленной. Она могла заплакать, как всякая девушка, когда ее обидят или огорчат: но и слезы ее были подобны дождю при солнце. И в комнате, где она жила (или работала), всегда как бы присутствовало утро. Отблеск его играл на желтых оконных занавесках, корешках книг, накрахмаленной скатерти, в косых парусах белоснежной бригантины, стоящей на тумбочке, в углу.
И, как всегда, в присутствии Лизы Мальшета непреодолимо потянуло говорить о самом дорогом и заветном, не опасаясь ни равнодушия, ни насмешек, ни того, что он может надоесть.
— Я не могу понять, Лиза, — начал он, — почему каспийский вопрос не волнует наших крупнейших ученых. Они будут серьезно рассматривать самые узкие научные вопросы — о шестикрылом муравье или спорообразовании грибов, — но едва заговоришь с ними о каспийской проблеме, глаза отводятся в сторону, лицо приобретает сконфуженное выражение. Как будто им несешь детскую чепуху. В чем тут дело, не могу понять! Убытки государства из-за обмеления Каспия исчисляются миллиардами рублей, благосостояние сотен тысяч людей зависит от уровня моря, а солиднейшие ученые страны конфузятся, когда заговоришь о проблеме Каспия. Просто мистика какая-то!
Лиза невольно рассмеялась, но тотчас же стала серьезной: она с интересом слушала. Лиза умела слушать.
— На днях я начал было читать один фантастический рассказ, — продолжал Мальшет, — бросил, не дочитав: дрянь ужасная… Герой предлагает перегнать Венеру и Марс на земную орбиту. Сатурн, Уран и Нептун расколоть на части, а осколки поодиночке подогнать поближе к Солнцу. Детей он предлагает воспитывать на Юпитере, чтоб у них окрепли кости и мускулы…
— Неужели могли напечатать такую глупость? — засмеялась Лиза.
— Как видишь! Конечно, герой предлагает это по молодости лет. Но другой персонаж, «мудрый и старый», по словам автора, говорит по этому поводу: «Ваши идеи понадобятся лет через триста»… Так вот, мы же не предлагаем расколоть на части Сатурн. При современном уровне науки и техники регулирование моря человеком — вполне доступная вещь. Почему же, когда мы в сотый раз напоминаем об этом, солидные ученые на нас смотрят, как на инфантильных? Почему?
Мальшет вопросительно смотрел на Лизу, вертя в пальцах карандаш.
— Если наука почти неопровержимо докажет, что на Марсе есть разумные существа, то солидные ученые будут последними, которые признают это вслух, — задумчиво проговорила Лиза. — Не потому, что они косные или консервативные, нет, а просто слишком много об этом писалось облегченно и несерьезно (как у твоего этого автора), и маститому ученому просто неловко всерьез рассуждать об этом. Так, мне кажется, получилось с каспийской проблемой. Много шума подняли вокруг проекта дамб и поворота сибирских рек. Самая хорошая песня, когда мотив ее становится избитым от беспрерывного повторения, теряет все свое очарование.
— Вот те раз! — возмутился Мальшет. — По-твоему, мы слишком много говорили о каспийской проблеме?
— Об этом писали и говорили люди совсем некомпетентные, которых интересовала не научная постановка вопроса, а…
— А нужды народного хозяйства! — твердо договорил Филипп.
— Пусть так. Но как только вопрос о регулировании уровня Каспия человеком стал достоянием широкой толпы…
— Народа!
— Да, народа, конечно… то ученые, привыкшие к обсуждению проблем в аудиториях и кабинетах, на сугубо научном языке с применением труднопонятных формул, пришли к убеждению, что каспийский вопрос — это что-то несерьезное.
— Ты этим объясняешь…
— Да. Вспомни академика Оленева.
— К черту Оленева! Но я не согласен с тобой. Не все же такие ученые, как Оленев…
— Конечно, не все, но…
Лиза и Филипп заспорили, как они спорили прежде. И все же это не было прежним разговором. Мальшет все время ощущал невидимый занавес между собою и Лизой и досадовал.
— Лиза, мне нужно с тобой поговорить! — перебил он сам себя.
— Я слушаю тебя, Филипп!
— Лизонька, неужели ты до сих пор сердишься? Знаешь ведь, какой я вспыльчивый дурак. Ну?
— Я не сержусь.
— Но я чувствую!
— Нет, ты ошибаешься. Мальшет помолчал, огорченный.
— Лизонька, ты всегда была моим самым лучшим другом…
— Я и теперь твой друг.
— Будто?
— Ну конечно, Филипп! Я всегда буду твоим другом и помощницей — всю жизнь… Я для того и на океанологический пошла, чтоб помогать тебе. Ведь у нас одна цель — покорить Каспий. Это твои идеи. Я была девчонкой, когда ты пришел к нам на маяк и я впервые услышала о дамбе. Это мне понравилось, а потом захватило целиком. Ты же знаешь, что я всегда иду с тобой. Я твой самый преданный помощник, а больше ведь тебе ничего от меня не надо.
Мальшет неуверенно молчал. Светлые глаза честно и прямо смотрели на него. И все-таки… было в них что-то— затаенная боль? Неужто обида… до сих пор?
— Спасибо, Лиза. Но мне чего-то не хватает в твоем теперешнем отношении ко мне. Как будто ты хочешь меня чего-то лишить. Почему ты так странно смотришь на меня?
Лиза покачала головой, отодвинула стул, совсем тихонько, и стала неслышно ходить по комнате.
— Ты получил письмо от Мирры? — вдруг спросила она.
— Да. Кто тебе сказал?
— Просматривала почту и увидела. Я думала, что после той ее статьи… Она же осмеяла все, что тебе дорого. Значит, ты простил? Васса Кузьминична перестала с ней здороваться… после такой статьи.
— Я не злопамятен… Не как ты, Лизонька. — Он попытался пошутить, но шутка не получилась. Лиза смотрела на него с укором.
Филипп почувствовал, что краснеет.
— Хочешь, прочти ее письмо. Она глубоко раскаялась и просит простить ее.
Филипп достал конверт из кармана пиджака.
— Ты носишь его с собой… О нет, я не хочу его читать.
Лиза попятилась назад. Она тоже сильно покраснела. — Филипп, мы столько лет друзья, но я никогда не спрашивала…
— Можешь спрашивать о чем угодно.
— Можно? — Лиза подошла к столу. — Если… Мирра Павловна согласится стать твоей женой, ты… женишься на ней?
Филипп несколько смутился.
— Вряд ли она согласится…