— А выскочат из хаты да стрельнут?

— Забоялся? Тогда не нужно ехать со мною.

Максим стал отвязывать коня.

— Стойте, дядечку, я придумал, как быть. Дверь подопру. — Он схватил под тыном дубинку и, засунув один конец между трухлявыми ступеньками крыльца, другой подставил под щеколду. — Теперь скоро не выскочат. — Ловко отвязал коня и помчался догонять Зализняка.

Полтора дня копали колодец, и все напрасно. На глубине сорока саженей лопаты застучали о камень. Попробовали копать в одну сторону, в другую — всюду было то же самое. Крепкая гранитная скала загородила каменной грудью путь к воде. Копать в другом месте никто не согласился: сколько на это пойдет времени, а там, наверное, снова будет такая же скала. Шафранский мял в руках сухой песок, бранил мещан. Опираясь на лопаты, те молча бросали хмурые взгляды на черную, похожую на звериную пасть яму. Никто из них не думал трогаться с места. Шафранский швырнул под ноги аршин и пошел прочь. Он сам мало верил в возможность докопаться до воды, но не сидеть же сложа руки? Теперь оставалось надеяться на помощь. Откуда её ждать, и когда она придет?

А развязка приближалась неминуемо и быстро. Гайдамаки теперь не оставляли в покое крепость ни на минуту. Вот уже больше двадцати часов осажденные должны были вести огонь. Шафранский сам спускался в пороховые погреба и видел, что при такой стрельбе пороху и ядер хватит не больше как на полдня. Пороховых погребов в замке было раз в десять меньше, чем винных. Землемер так и сказал губернатору:

— Если бы мы имели пороху столько, сколько вина, мы могли бы сидеть в осаде хоть и до следующего праздника святого Яна.

Осажденных мучила жажда. Воды нигде не было, и мещане стали пить наливки и вино. Шафранский собственными глазами видел, как во время атаки со стены упало трое пьяных солдат. Пьяные валялись всюду — под заборами, возле деревьев, бродили из лавки в лавку, горланя срамные песни.

В городе всё больше росла тревога. Уже отслужили несколько молебнов, дважды прошел крестный ход с чудотворной иконой. Никогда ещё так искренне не воздевал руки, обращаясь к богу, епископ, умоляя простить грехи. Отчаяние достигло предела утром двенадцатого июня, когда начался новый штурм.

Перед этим ночью к гайдамакам бежала часть солдат и все арестанты — кто-то убил часового и открыл двери кордегардии. Теперь гайдамаки уже несли с собой длинные лестницы, сделанные в лесу. Осажденные опрокидывали гайдамаков вместе с лестницами, сбивали камнями, обваривали кипящей смолой, но гайдамаки лезли и лезли на стены, цепляясь за каждый выступ, за каждую колодку в палисаде. Особенно часто гремели выстрелы на левой крайней башне восточной стены. Бой там длился почти час. На южной стене было ещё хуже. В разгаре боя из-за домов выскочило с полсотни уманских крестьян с топорами и косами в руках, бросилось на помощь гайдамакам. Если бы не гусары, которых как раз вел на южную сторону Ленарт, гайдамаки непременно бы прорвались в город.

После боя Младанович, Шафранский и Ленарт собрались в губернаторском доме. Поручик нервно шагал по комнате, заложив обе руки в карманы мундира.

— Нужно оставить мысль о дальнейшей обороне, — говорил он. — Палисад проломлен в двух местах. Пороху нет. Я не могу больше ручаться за своих гусар. Ещё одна атака — и конец. Гайдамаки уничтожат нас всех.

— За ваших гусар я тоже не ручаюсь, — въедливо произнес Шафранский, — торговцы вели бой смелее, чем они. Возьмите себя в руки, поручик. Нам нужно продержаться хотя бы до завтра, пока не подойдет помощь.

— Помощь? Откуда? Кому мы нужны? Думаете, Белявский или Стемпковский придут на помощь? Они сами попрятались от гайдамаков, как лисы от гончих. Хоть на стену взберись да кричи на все поле — никто не придет. Нужно начать переговоры. Я думаю, мы сможем договориться с Гонтой.

— А мне кажется, поручик, вам нужно лечь и выспаться.

Младанович не вмешивался в спор. Глубоко погрузившись в кресло, он, казалось, даже не слышал спора. Но вот он шевельнул рукой и поднял голову:

— Не будем спорить, пан Шафранский. Поручик говорит правильно. У нас уже нет сил для борьбы. Но нам ещё, возможно, удастся о чём-то договориться. Нужно позаботиться о спасении женщин и детей.

— Сначала надо думать о короне и воинской чести, а потом уже о женщинах и детях! — резко выкрикнул Шафранский.

Младанович устало махнул рукой.

— Думайте уж вы о воинской чести. Хорошо, что ваша жена в Лодзи осталась. Мы сейчас выедем за ворота и вызовем на переговоры Гонту.

— Идите, а я не пойду.

Так они и вышли, ни о чём не договорившись между собой. Шафранский, хотя и сказал, что не пойдет, всё же пошел, когда Младанович и Ленарт исчезли за воротами. То ли его гнало любопытство, то ли он боялся, чтобы губернатор и Ленарт не сделали какой-нибудь оплошности, но он догнал их. Вслед за ними за ворота стали выходить шляхтичи и солдаты. Их становилось всё больше, они заполняли место перед воротами, подвигая передних дальше и дальше.

Все трое — Младанович, Ленарт и Шафранский — молчали. Они видели, как к гайдамацкому лагерю подъехал их посланец, как немного погодя оттуда выехала группа верховых и поскакала к ним. На поднятой над головой сабле переднего всадника трепетал на ветру белый платок. В этом всаднике Младанович узнал Гонту.

«Какой будет эта встреча? — думал он. — Сконфузится сотник? Или, напротив, будет спесивиться, станет угрожать, попытается унизить, как это часто делается по неписаным законам разговора с побежденными?»

Гонта глаз не опускал, но и ничем не пытался подчеркнуть свое положение победителя. Вел себя сдержанно, с достоинством. Младанович даже удивился, встретив спокойный взгляд темных глаз Гонты.

«Как только может он смотреть в глаза после того, как перешел на сторону грабителей? Что толкнуло его на это? Погоня за богатством, за воинскими почестями?» Эти и подобные вопросы мучили Младановича. Он не сдержался, чтобы не обратиться с ними к Гонте. Но тот нахмурил брови и сурово оборвал губернатора:

— Я приехал не за тем, чтобы оправдываться перед вами.

— Пан сотник, ещё не поздно, вы сможете вернуться: взвесили ли вы, на что идете? Мы попросим короля, он милостив, простит.

— Я все давно обдумал и взвесил. Давайте говорить о том, для чего мы тут съехались. Я считаю, что вы позвали меня для переговоров. Вот наши условия…

Шафранский прервал его:

— Как смеешь! Ты должен выслушать сначала наши.

Гонта густо покраснел. Сдерживая гнев, только крепче сжал губы.

— Хорошо, я слушаю.

Младанович молчал, не зная, с чего начать. Только теперь он пожалел, что они ни о чём заранее между собой не договорились.

— Мы даем денежный выкуп, и вы отходите от города, — первым выскочил Шафранский.

— Легкие пушки… — заговорил Младанович, но Шафранский перебил его:

— Никаких пушек. Ещё дадим немного вина, муки.

— Денег давать не будем, — вмешался Ленарт.

Гонта оборвал всех разом:

— Вы вышли торговаться или посмеяться над нами? Вы совсем забыли, что перед вами стоят посланцы от войска противника.

— Предатель не может быть ничьим посланцем.

Гонта едва удержался, чтобы не выругаться, ипродолжал выкладывать свои предложения:

— Вы сдаете все оружие, ядра, порох и пули. Должны также выдать следующих шляхтичей и арендаторов: управляющего Скаржинского, панов Калиновского, Думковских…

— Ты думаешь, безумец, что говоришь? — воскликнул Шафранский.

Вы читаете Гайдамаки
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату