императора. К этому присоединился еще ропот, будто император хочет уничтожить гвардейские полки (он точно замышлял это исполнить и, по своей дурной привычке, не мог сохранить в тайне), разделить народ между прочими полками и в столице вместо гвардии употреблять его лейб-кирасирский полк, перемещая ежегодно полевые полки.
Еще будучи великим князем, называл он янычарами гвардейских солдат, живущих на одном месте в казармах с женами и детьми, и говорил: «Они только блокируют резиденцию, не способны ни к какому труду, ни к военным экзерцициям и всегда опасны для правительства».
Все офицеры ходили теперь в новых коротеньких мундирах, с испанскою тростию в руке и с записною табличкою в кармане.
Каждое утро в 11 часов был перед дворцом парад, на котором являлся император и все, что его окружало. Полевые полки получили другое название, по именам своих полковников, тогда как прежде назывались по городам и областям государства. Каждый полковник выдумывал свою форму, и поэтому мундиры стали необыкновенно разнообразны, так что каждый полк был одет иначе, чем другой. Почти каждый генерал, даже фельдмаршалы, получили каждый особый полк и ходили в той форме. Фельдмаршалы и прочие генералы, которые были вместе полковниками, подполковниками и майорами гвардейских полков, должны были лично командовать своим полком, когда при Дворе сменялась стража, и стоять перед фронтом во время парада. Это исполняли: фельдмаршал граф Миних, князь Никита Юрьевич Трубецкой, гетман граф Разумовский и другие, которые до этого, быв подполковниками и майорами гвардейских полков, не только не брали в руки эспонтона, но и не учились новой экзерциции. Чтоб не подвергнуть себя публичному выговору от императора и насмешкам офицеров, каждый из них держит у себя в доме молодого офицера, который знает службу, и раза по три и четыре в день берет у него уроки в новой Прусской экзерциции.
Так как император привык выкуривать трубку кнастера после обеда и поутру перед кофеем, а при других внешних солдатских приемах любил, чтобы и офицеры курили трубку, то курение табаку, которое считалось гадким при императрице Елисавете и вообще почти неупотребительно между русскими, сделалось теперь общим.
Кто не курит табаку, тот почти не считался за хорошего офицера, и куда приглашали императора в гости, там всегда лежали на столах кнастер, трубки и фидибусы. Каждый, в угоду императору, хотел курить, и иной господин, всю жизнь не куривший табаку (как, например, канцлер граф Воронцов), также брал трубку и курил или делал вид, что курит с большим удовольствием. Даже дамы, хотя сами не курили, делали вид, что им приятен табачный дым.
Однажды за ужином читали императору список генералам и полковникам, которых должно было произвесть. Он при каждом делал свои основательные замечания, и когда дошла очередь до тогдашнего генерал-майора Орлова, он громко закричал: «Вычеркнуть! вычеркнуть! Я не хочу иметь у себя в службе генерала, которого били крестьяне. Если тетка моя, императрица, произвела его в генерал-майоры, то пусть он и носится с этим чином, но не говорит, что он при мне сделался генералом!» При этом Его Величество приказал тотчас же дать ему отставку.
28 июня [1762 г.] гвардия у Красного кабака хочет воротиться. Генерал Волконский уговорил императрицу сесть в офицерском мундире на коня и самой вести их.
Стечение народа в городе. Предостережения полиции.
29-го [июня 1762 г.], в 4 часа утром, лейтенант Алексей Григорьевич Орлов прибыл в Петергоф с гусарским полком Милорадовича и выстроил их на плацу (один гусарский лейтенант просит на водку у Ландрата, графа Штейнбока, и отнимает у него весь кошелек). Арестует там голштинских рекрут с их офицерами. Полк спешит в Ораниенбаум и обезоруживает в крепости голштинских солдат. Изверг сенатор Суворов кричит солдатам: «Рубите прусаков!» — и хочет, чтобы изрубили всех обезоруженных солдат. Гусарские офицеры ободряют их и говорят: «Не бойтесь, мы вам ничего худого не сделаем; нас обманули и сказали, что император умер».
IV
Натуральный или физический.
С малолетства слабого сложения, прибыл (в декабре 1741 года) в Петербург ко Двору, очень бледный, слабый и нежного сложения. Его белорусые волосы причесаны на итальянский манер.
Темперамент или характер.
Physic, idest constitutio natural.
Его лейб-медик, доктор Струве, хочет подкрепить его силы частыми приемами лекарства, но это его скорее ослабляет, чем подкрепляет, и он осенью 1743 года впадает в совершенное истощение и получает опасную febris continua lenta, от которой чуть не умер.
Оправляется от болезни в Москве, в 1744 году, через моцион и летнее путешествие с императрицею в Киев; осенью занемогает колотьем в боку; зимою получает ветряную оспу, а в феврале 1745 года, на половине дороги в Петербург, настоящую оспу.
Впоследствии упражнения с голштинскими солдатами укрепили его силы. Он постоянно пил вино с водою, но когда угощал своих генералов и офицеров, то хотел по-солдатски разделять с ними все и пил иногда несколько бокалов вина без воды.
Но это никогда не проходило ему даром, и на другой день он чувствовал себя дурно и оставался целый день в шлафроке.
Intellectuel.
Ingenium. Довольно остроумен, в особенности в спорах, что развивалось и поддерживалось в нем с юности сварли-востию его обер-гофмаршала Брюммера.
Любит музыку, живопись, фейерверк и проч.
Judicia. От природы судит довольно хорошо, но привязанность к чувственным удовольствиям более расстраивала, чем развивала его суждения, и по тому он не любил глубокого размышления.
Memoria. Отличная до крайних мелочей. Охотно читал описания путешествий и военные книги. Как только выходил каталог новых книг, он его прочитывал и отмечал для себя множество книг, которые составили порядочную библиотеку. Для этого на первый случай назначил он 3000 рублей, а потом ежегодно 2 тысячи рублей, но требовал, чтобы в нее не вошло ни одной латинской книги, потому что от педагогического преподавания и принуждения латынь опротивела ему с малолетства.
Выписал из Киля библиотеку своего покойного родителя и купил за тысячу рублей инженерную и военную библиотеку Меллинга.
Moralis. He был ханжею, но и не любил никаких шуток над верою и словом Божиим. Был несколько невнимателен при внешнем Богослужении, часто позабывал при этом обыкновенные поклоны и кресты и разговаривал с окружающими его фрейлинами и другими лицами.
Императрице весьма не нравились подобные поступки. Она выразила свое огорчение канцлеру, графу Бестужеву, который от ее имени, при подобных и многих других случаях, поручал мне делать великому князю серьезные наставления. Это было исполняемо со всею внимательностию, обыкновенно в понедельник, касательно подобного неприличия его поступков как в церкви, так и при Дворе или при других публичных собраниях. Он не обижался подобными замечаниями, потому что был убежден, что я желал ему добра и всегда ему советывал, как можно более угождать Ее Величеству и составить тем свое счастие.
Чужд всяких предрассудков и суеверий. Помыслом касательно веры был более протестант, чем русский; но этому с малолетства часто получал увещания не выказывать подобных мыслей и показывать более внимания и уважения к Богослужению и к обрядам веры.
Боялся грозы.
На словах нисколько не страшился смерти, но на деле боялся всякой опасности. Часто хвалился, что он ни в каком сражении не останется назади и что если б его поразила пуля, то он был бы уверен, что она была ему назначена.
Он часто рассказывал, что он, будучи лейтенантом, с отрядом голштинцев разбил отряд датчан и обратил их в бегство. Об этом событии не мог рассказать мне ни один из голштинцев, которые находились при нем с малолетства. Все полагали, что он только для шутки рассказывает такие, слишком неправдоподобные истории. Но часто рассказывая их, в особенности иностранцам, я сам стал наконец им
