– Всякое бывает, – ответил инспектор. – Чаще всего это простые бедные фермеры, которым заплатили за то, чтобы они провезли ящик с персиками в своей машине. Мы просим их сотрудничать с нами, чтобы поймать тех, кто действительно несет ответственность.
Он верил в то, что делает, и гордился работой своих людей. Совсем недавно его перевели из джунглей Чапаре, где он возглавлял патруль по уничтожению кокаиновых лабораторий, процветавших среди нелегальных плантаций коки в тропическом лесу Восточной Боливии.
Кокаиновые лаборатории.
– А не могли бы мы, – спросила я, – пойти в рейд с одним из таких патрулей?
– Это нужно обсудить с главой спецподразделения по борьбе с наркотрафиком, – ответил он. – Его зовут генерал Перес. Штаб-квартира в Ла-Пасе.
Я записала адрес.
Чак не слишком обрадовался, когда я сообщила ему о неожиданно представившейся возможности. А Джон – и того меньше. Я бережно спрятала бумажку в паспорт, и мы вернулись в наш джип.
Небо окрасилось в сияюще-голубой цвет, солнышко грело, на склоне горы блестели водопады с острыми струйками-иглами, заполнявшие промежутки в почти сплошном темно-зеленом покрове. Безуспешно пытаясь почистить грязное стекло арендованного джипа, я вспомнила, как здорово было ехать на крыше поезда в Эквадоре. Стекло чище не стало, и я попросила водителя остановиться на следующем повороте и подняла вверх большой палец. Притормозил первый же грузовик; добродушный водитель предложил подвезти нас на крыше. Джип поехал за нами следом.
Дорога была грузовику точно по размеру, словно хирургическая перчатка. Обочин не было, лишь несколько сот футов абсолютной пустоты. Иногда я бросала камушек вниз и успевала сосчитать до пяти, прежде чем он падал на землю.
Водитель дал задний ход, чтобы пропустить нагруженный фруктами грузовик. В благодарность нам бросили трехфунтовую папайю, которая тут же стала обедом.
Мы проезжали под водопадами, каскадом стекающими с утесов, и мимо бромелиад с блестящими красными цветками, растущих на мшистых горных склонах.
Мы медленно по спиральной дороге спустились в Юнгас, чело Амазонки, – зеленые буйные заросли в заплатках возделанных полей коки. У подножия горы дорога стала солиднее – шире, ровнее, спокойнее.
Мы слезли с нашего насеста на крыше грузовика и неохотно вернулись к своему водителю, в его грязный джип. Водителя звали дон Рене. Ему было семьдесят лет. У него была лысина, окруженная подковой густых седых волос, и резкая манера разговора, подразумевавшая, что он не мог – или не хотел – слушать ничье мнение, кроме своего собственного.
За ужином он рассказал нам о своих бывших клиентах – двух туристках из Швеции, которые не послушались его совета и вышли прогуляться; им пришлось прошагать пять утомительных миль до поворота, где он их поджидал. О фотографах, опоздавших на встречу в условленном месте, после чего им пришлось добираться домой самостоятельно. Он громко смеялся над собственными шутками, однако его жесткий юмор – мол, гринго всегда остаются в дураках – оставил меня равнодушной.
Наутро мы встали рано, чтобы помочь крестьянам из соседней деревни в сборе урожая коки. Им принадлежали легальные плантации, что было большой редкостью. На каждый кустик имелись документы и разрешение властей. Бумажная волокита обходилась недешево, как признался глава семьи, поэтому у них было всего два маленьких поля. Он пробовал сажать апельсиновые деревья и кофе, но ни одна культура не была столь выносливой, легкой в уходе и устойчивой к болезням, как кока. Его уровень жизни значительно ухудшился с тех пор, как по совету американцев в стране ввели программу по уничтожению кокаиновых плантаций.
– Зачем вы это делаете? – спросил он, когда мы разговорились, согнувшись над кустом и обрывая листики, похожие на чайные.
Его морщинистые узловатые пальцы мелькали перед глазами, оставляя после себя чистые стебли и ссыпая листья в пухлый карман передника. Мои же кустики выглядели клочковатыми, ощипанными кое-как, словно мимо только что пронесся маленький, но мощный ураган.
– До того как иностранцы начали делать кокаин, мы жили – не тужили. А теперь они обвиняют нас в том, что сами натворили, и пытаются отнять у нас листья коки, которые были частью нашей культуры с тех пор, как… – Он замолк и пожал плечами. – С самого начала времен.
Он был прав. Мешочки для листьев коки были обнаружены в прибрежных захоронениях, которые датировались 500 годом нашей эры. Когда испанские миссионеры ступили на южноамериканскую землю, они сразу поняли, какую важную роль играет кока в религии коренных народов, и приложили все усилия к тому, чтобы искоренить ее. Однако конкистадоры, которых больше интересовало золото, чем души, увидели в этих листьях прекрасную возможность извлечения выгоды. Пожевав коку, рабочие на приисках трудились с утроенной силой. И производство листьев увеличилось в пятьдесят раз. Когда об этом пронюхало испанское правительство и наложило пошлину на ежегодный урожай, кока стала главным источником доходов в Новом Свете.
А потом появился кокаин. Его впервые получили из листьев коки в 1860 году, и вскоре он прослыл в западном мире чудодейственным лекарством. Кокаин рекламировали как лекарство от опиумной зависимости, обезболивающее и общеукрепляющее средство. В нем вымачивали сигареты. Появилось даже вино из коки. Кока-кола – напиток с небольшим добавлением кокаина – вышла на рынок как тонизирующее средство, помогающее при головных болях и усталости.
Наконец в начале 1900-х годов кокаин запретили, однако к тому времени он уже успел завоевать популярность. Не в силах контролировать дикий спрос на наркотик на территории своей страны, правительство США решило уничтожить сам источник его производства. Самолеты Управления по контролю за лекарствами начали распылять пестициды на поля коки, а местные солдаты вырывали кусты с корнем и сжигали кокаиновые лаборатории. Несмотря на их усилия, Боливия по-прежнему занимает третье место в мире по производству кокаина.
Все это не имело ни малейшего значения для крестьянина, который стоял сейчас рядом со мной. Он знал лишь одно: неприхотливая культура, приносящая хороший доход, теперь объявлена вне закона. И все же, когда мы собрали урожай на всем поле, он пожал мне руку, поблагодарил за помощь и зашагал по тропинке к своей маленькой хижине, не держа, как мне показалось, на нас никакой обиды.
После обеда мы снова выехали на извилистую горную дорогу. Надеясь повторить приятный опыт, мы вышли и стали голосовать – вопреки советам дона Рене.
– Никто вас не посадит, – предупредил он, злобно погрозив мне пальцем.
Мы попросили его подождать нас на следующем повороте (вдруг он прав?) или догнать, если вдруг он увидит, что мы сидим на крыше проезжающего грузовика.
– Идиоты, – буркнул он и зашаркал прочь.
Не прошло и пяти минут, как небеса разверзлись. Чак открыл зонтик, укрывая камеру Джона, а я мокла под дождем и в растущем отчаянии пыталась остановить хоть один из нагруженных доверху грузовиков. Дон Рене оказался прав. Пять, десять, пятнадцать грузовиков пронеслись мимо, и ни один даже не думал притормозить. Только я решила растянуться посреди дороги, как увидела, что Джон повернулся, чтобы было удобнее высматривать грузовики, а Чак, стараясь держать зонтик над камерой и уклоняться от объектива, сделал шаг назад и пропал, даже не пискнув. Когда я его нашла, он карабкался вверх по краю обрыва. Я видела след его ботинок, заканчивающийся в канаве в двенадцати футах ниже дороги. Чак улыбнулся, вытер запачканные землей руки о ближайшее дерево и снова вернулся на место.
Дождь все лил; пальцы на наших руках и ногах распухли и сморщились. Наконец, признав свое поражение, мы зашагали по дороге в поисках дона Рене. Когда я увидела, что на первом повороте никого нет, у меня засосало под ложечкой. Я вспомнила его хмурое лицо, и у меня возникло зловещее предчувствие, что и на этот раз «гринго останутся в дураках».
Мимо протарахтел еще один грузовик, и я чисто рефлекторно подняла руку. К моему удивлению, грузовик остановился в пятидесяти футах от нас. Мы залезли наверх, на ходу выкрикивая благодарности. Мы так увлеклись, пытаясь уместить все наше оборудование, локти и колени на узкой решетке над кабиной, что даже не заметили, как наш водитель остановился. Дорогу нам преградил другой грузовик. Его водитель уже орудовал ржавым ключом. Не одна спущенная шина, а две – на узкой дороге, где объехать друг друга было совершенно невозможно. За нашими спинами моментально образовалась пробка.
