— Что-что? — спросил Мануэль.
— Рожденного под знаком Пернатого змея? — продолжала она.
— Эрик, это лишено всякого смысла, — нахмурившись, сказал Мануэль.
— О, я вам сейчас все объясню, — сказала Иоланда. — Хотя вам вряд ли понравится… Это не карта.
Я откашлялась.
— Выбора все равно нет. Мы должны найти в этом смысл.
Эрик нахмурился:
— Я докажу вам, что это карта, если вы дадите мне чуть больше времени, чтобы я мог убедиться, что ничего не упустил…
— Этот текст невозможно использовать для того, чтобы проложить путь в джунглях, — сказала Иоланда. — Какая-то грубая шутка, а не атлас. Нет… забудьте об этом. Все, я решила: как только мы доберемся до реки, пойдем на восток. Это единственно разумный вариант.
— Почему на восток? — спросил Мануэль.
— Я им уже говорила, — она махнула рукой в нашу сторону, — мой отец всегда считал, будто можно найти что-то на западе; но моя идея заключается в том, что ближе к Тикалю — к востоку от реки Саклук — есть развалины, где можно найти что-то похожее на здание.
— Ну, может быть, — вяло откликнулся Мануэль. — Во время последнего похода в лес я… я потерял свой компас, так что не знаю, какой путь лучший.
— Я совершенно уверена, что надо идти на восток, — подчеркнула Иоланда.
— Подождите, — сказала я. — Эрик, как ты это получил? Может, что-нибудь упустил?
Он покачал головой:
— Не думаю. Насколько я могу судить, все вполне логично — тут использован перестановочный шифр.
Он пояснил Мануэлю и Иоланде, что пропустил каждую вторую строку иероглифов, и добавил:
— Текст разделен на блоки по пять символов-слов. В письме де ла Куэвы, где та описывает урок танца с Баладжем К’уаиллом — о чем Хуана упоминает в своем дневнике, — К’уаилл упоминает числа четыре, три, два, один, ноль.
— Выходит, он тогда насмехался над де ла Куэвой, — сказал Мануэль. — Говоря, что гватемальцы отсталые, тем самым давал ей ключ к разгадке.
— Именно так. Единственное, чего я сначала не мог понять — что, собственно, означает ноль, потом догадался: каждый ноль соответствует в тексте символу нефрита.
— И как же это понимать? — спросила Иоланда.
— Символ нефрита — это пустышка. Он не означает ничего — и в то же время означает все. Вы сможете понять текст только тогда, когда везде вычеркнете это слово. Таким образом, первое предложение нерасшифрованного текста, как только вы разобьете его на блоки по пять слов, будет выглядеть вот так:
— Четыре, три, два, один, — перебила я. — Нужно поменять их местами так, чтобы получилось один, два, три, четыре.
— Ну да… Следующий текст…
— И это было так легко разгадать! — проговорил Мануэль, впрочем, без особой горечи.
— Да, теперь это не очень трудно, — согласился Эрик.
— Ну, что касается нуля и символов нефрита, так это очень старый трюк. — С этими словами Иоланда повернулась к Эрику. — Помните — «если ответом является слово „шахматы“, в загадке можно использовать любое слово, кроме самого слова „шахматы“».
— Поразительно! — сказала я.
— Неплохо, — согласился Мануэль. — Превосходно, Эрик. Вы с этим справились. И вообще… возможно, моя дочь была права, когда вас сюда притащила. Не исключено, что я изменю свое мнение о вас.
— Конечно, измените — это я вам гарантирую, — не отрывая взгляда от бумаг, пообещал Эрик. — Через пару дней вы будете от меня без ума, сеньор Альварес.
— О Боже! — вздохнул Мануэль. Судя по тону, он имел в виду вовсе не Эрика, и вообще его мысли были далеки от лабиринта.
— А вот я, — начала Иоланда, — не собираюсь менять свое мнение о…
— Смотрите! — прервал ее Мануэль.
Посмотрев вперед через ветровое стекло, мы разом перестали обсуждать коды и ключи.
С каждой милей последствия урагана становились все тяжелее, и сейчас перед нами простиралась самая настоящая зона бедствия. Мы проезжали поля, представлявшие собой залитые водой выжженные участки леса, вокруг которых стояли разрушенные дома, проезжали земли под паром, окруженные ветвистыми деревьями с белесой корой и желтыми листьями. На дорогу сползла шоколадного цвета земля, перемешанная с известью и камнями; под колесами машины она издавала странные звуки, похожие на вздохи. Мы видели, как люди убирали нанесенный ураганом мусор; перед одним из разрушенных домов стояли двое женщин и мужчина, которые буквально плакали.
— Ужасно, ужасно! — тихо сказал Мануэль.
— Раньше здесь было красиво, — добавил Эрик. — Летом мой отец часто вывозил меня в эти места… Сейчас я ничего не узнаю.
Я прижала руки к стеклу.
— Все разрушено.
— Стойте, — сказала Иоланда, — я хочу кое-что сделать.
— Что ты имеешь в виду?
— Остановитесь — мне нужно выйти.
— Только на минуту, папа, — попросила я.
— Хорошо.
— Отдай им часть наших запасов, — сказала я.
Но Иоланда и сама успела об этом подумать.
Покопавшись в одном из наших рюкзаков, она вытащила несколько упаковок сушеной рыбы и прямо по грязи припустилась к какой-то женщине, стоявшей возле одного из разрушенных домов. У женщины были очень длинные темные брови и пустые глаза, смотревшие на поселение с пугающим отстраненным выражением. Отдавая ей упаковки, Иоланда задала несколько вопросов, но женщина лишь покачала головой.
Бегом вернувшись к машине, Иоланда громко хлопнула дверью.
В этой деревне погибло двадцать человек.
— Ты ее не спрашивала — может, она видела мою мать?
Иоланда, которая весь день меня игнорировала, сейчас все же ответила.
— Нет, не видела. Она сказала, что уже много дней не видела даже своих родных. Думаю, она… в шоке.
В зеркале заднего вида наши взгляды на миг встретились.
Прежде чем Иоланда успела отвести глаза, ее лицо исказилось.
— Она говорит, дальше на север погибших еще больше.
Мы замолчали; Эрик все так же продолжал царапать бумагу. По ходу машины можно было почувствовать, что дорога стала более опасной и еще более мокрой. Мимо пробегали мокрые поля, в душном воздухе вились многочисленные птицы. Уцелевшие бронзовые листья подрагивали на ветру, словно чьи-то руки, подающие нам непонятные знаки.
