незащищенным: отсюда и катастрофы, причиной которых стали викинги, когда они начали зимовать на Западе), ни финансов, достойных этого названия, ни даже, вероятно, подлинной поддержки со стороны народа. Ничто не убедит нас в том, что несколько сот семейств, пользовавшихся благами режима, были в состоянии расположить к себе общество, по крайней мере пока они не имели вотчин, чтобы распределять их между своими самыми преданными друзьями. Несомненно, почти до 840 г. ее верхушка была вполне способна реагировать на встававшие перед ней новые задачи. Но позднее эта способность к обновлению быстро угасла: в раздробленной империи правящий класс, целиком погрязший во внутренних конфликтах, утратил возможность предупреждать крупные внешнеполитические проблемы (все взрослые мужчины — подданные короля — должны были приносить присягу на верность, но чего она стоила, если примеры самой возмутительной неверности при Людовике Благочестивом подавала знать, слой, наиболее тесно связанный с властелином?).
Духовное единство каролингского Запада, далекое от того, чтобы в испытаниях стать крепче, рассыпалось. Оно серьезно опорочило себя еще задолго до того, как была осознана серьезность внешних угроз. Но даже перед лицом опасности единство не было восстановлено. Редкие случаи сопротивления захватчикам со стороны знати содействовали, главным образом, усилению растущих притязаний некаролингских родов: отпор норманнам, оказанный Робертом Сильным, сыграл на руку Капетингам73, из действий Ричарда Заступника — «regni maximus defensor» (главного защитника королевства) — извлек выгоду его брат, король Бургундии Бозон, а победы над венграми в X в. придали законность власти Оттонов.
Процесс распада государства Карла Великого лишь ускорился из-за того, что в разных регионах империи приходилось бороться с разными врагами. Успокоившись по поводу политики Дании на общей границе, «Francia orientalis» (Восточно-Франкское государство) почти потеряло интерес к норманнской агрессии. «Francia occidentalism» (Западно-Франкское королевство) практически не знало тревог, связанных со славянами и венграми, и после 848 г. уже не направляла своих сил на восточные рубежи. Что касается Италии, то ее внимание было приковано исключительно к собственным трудностям — сарацинам, а потом венграм. Карл Великий регулярно использовал для решения задач, которые он считал жизненно важными, войска со всех концов своей империи; при этом бургундцы сражались в Чехии, баварцы — в Испании, а фризы — в Паинонии. Но поступать таким образом стало невозможно, когда каждый почувствовал опасность у себя дома. Со стороны Карла Толстого75 было настоящим анахронизмом призвать итальянские войска бороться против норманнов на Маас.
Солидарность франкских государств перед лицом викингов иногда находила словесное выражение, например, в «Песне о Людвиге», немецкой поэме, прославляющей победу западного короля Людовика III над «огромной армией» викингов при Сокур-ан-Виме в 881 году. Однако фактические действия были чрезвычайно редки. Нам известно прежде всего о безрезультатности похода, который в 885 г. предпринял против норманнов, осадивших Париж, Карл Толстый. Тяготение к единству перед лицом опасности — которое выразилось в том, что Людовику III в 882 г. Предложили корону Лотарингии, а Карлу III в 885 г. — корону Западной Франкии — как известно, не увенчалось никакими длительными результатами. Удивительно, что в период династических споров X в., в разгар венгерских нашествий, «Francia orientalis» (Восточно-Франкское королевство) выказывала больше озабоченности событиями на Западе, чем тогда, когда над ним нависла опасность со стороны норманнов. Перед лицом сарацин из Фраксинета странам по одну и по другую сторону Альп потребовалось восемьдесят лет для того, чтобы достичь эфемерного единства.
К тому же каждой провинции все чаще и чаще приходилось самостоятельно давать отпор вторжению извне. Так, в Германии до 926 г. не случалось, чтобы несколько «местных народностей» совместно действовали против венгров: отражать их удары приходилось прежде всего баварцам. И чтобы понять особенности обороны во «Francia orientalis» (Восточной-Франкского королевства) в X в., нужно опуститься до локального, почти окружного, уровня. Главную роль в борьбе против норманнов Руана играли мелкие сеньоры, имевшие в своем распоряжении единственный укрепленный пункт, вроде Герлуина из Монтрей-сюр-Мер.
Так, перед лицом враждебных действий, которые от поколения к поколению становились все более согласованными и превращались из стремительных набегов в полномасштабные операции, монолитный рубеж франкской обороны разваливался на множество отдельных участков, защищавшихся своими силами. Только Германии удалось вовремя остановиться, не успев дойти до последней стадии этого процесса. Безусловно, первым шагом к регионализации обороны стало развитие марок. Этот способ упорядочения обороны под единым и постоянным руководством, по всей приграничной провинции, впервые стал применяться в конце VIII в. на территориях, соприкасающихся с Бретанью, Данией, мусульманским и славянским миром. Его результативность в местном масштабе уже доказана, хотя нам и неизвестно со всей точностью, как он действовал, и, в частности, какие механизмы обеспечивали его необходимыми человеческими и финансовыми ресурсами; при проведении крупных операций маркграф, разумеется, должен был рассчитывать на помощь королевской армии. Перед лицом славян, которые никогда не предпринимали широкомаштабных нападений, он до XII в. сохранял способность отвечать всем своим задачам; Восточная марка (Остмарк), хотя зачастую и поневоле, принесла огромную пользу в борьбе против венгров.
Было заманчиво применить марки для защиты побережий от викингов. Возможно, об этом задумывался уже Карл Великий. Во всяком случае приблизительно в середине IX в. существовали обширные образования, носившие название марки или просто имевшие вид объединения нескольких графств в одних и тех же руках, покрывая побережья от Бретани до Рейна, и, возможно, также приморскую полосу Аквитании. Одним из таких коллективных сторожевых участков, безусловно, являлся Руан. Их практическая польза, очевидно, была незначительной; правда, тексты, относящиеся к этим отдаленным местам, удручающе редки. Но эти прибрежные марки, по-видимому, послужили основой для образования территориальных княжеств во Фландрии, может быть, в Понтье, и, с большей определенностью, в Нормандии — на этот раз на благо потомкам викингов! Относительный неуспех марок, несомненно, дал толчок поиску других решений в отношении обороны на региональном уровне (Линейные защитные сооружения, наподобие римских лимесов, использовались только на коротком участке славянской границы в Нордальбингии (саксонский лимес limes Saxoniae)
Следовательно, нужно было организовывать оборону на местном уровне. Короли, деля расходы с епископами, брали на себя это бремя только в отношении городов, древние укрепления которых регулярно реставрировались, начиная приблизительно с 860 годаь. Не последовав примеру своего английского современника Альфреда Великого, франкские правители ничего не делали для того, чтобы увеличить количество своих крепостей. Даже с учетом всех предместий и аббатств, обнесенных крепостными стенами, не удвоилось даже число оставшихся после Поздней Римской империи цитаделей.
Следовательно, в сельской местности проблема оборонительных сооружений оставалась полностью нерешенной.
Около 860 г. и она начала вставать со всей остротой. В 864 г. капитулярий Карла Лысого (принятый в Питре) изобличает появление многочисленных castella (крепостей), firmitates (укреплений) и haiae (палисадов), построенных без королевского разрешения. Будучи далек от того, чтобы их поощрить, король повелел уничтожить их к 1 числу следующего августа, как представляющие угрозу его власти. Следовательно, это опять всегдашнее отсутствие взгляда в будущее: нападения викингов расценивались как скоропреходящее явление, которое не могло оправдать глубокого переустройства королевства. Фактически же правитель был не способен сдержать этот натиск. Начиная с 880 г. северная Франция покрывается частными оборонительными сооружениями, принадлежащими крупным церковным и светским сеньорам. Королевского разрешения теперь просят только изредка, и после Карла Простоватого77 этот обычай окончательно отмирает. Красноречивым признаком разложения государства было то, что возглавляли это запрещенное законом движение представители публичной власти, графы и епископы; в
