Варварские нашествия на Западную Европу. Вторая волна

время Римом, то некоторые из агрессоров бессознательно восприняли богатый опыт, накопленный их предшественниками. Морское строительство и навигационные навыки викингов, в их удивительном совершенстве, развивают и продолжают опыт «народов моря» III–V века. И Арпад, убегая от печенегов на запад через карпатские перевалы, без сомнения, знал, что до него многие другие предводители кочевников нашли нечто вроде «земли обетованной» в Паннонии.

Хронология этого второго кризиса не обладает такой ясностью и простотой как «Великие нашествия» на Позднюю Римскую империю. Каждый агрессор следовал своему собственному ритму. В течение всего периода на заднем плане продолжались два процесса: затопление Восточной Европы славянским приливом, который на первых порах, до начала VIII в., разливался пространственно, а затем вглубь, образуя все более и более густую заселенность; и биение прибоя, бросавшего на запад степных конников. Что касается последнего, то он не закончился в XI в.: если говорить только о латинской Европе, то, чтобы этот поток полностью иссяк, еще нужно было дождаться монгольского нашествия во времена Людовика Святого12; а в Восточной Европе визиты азиатских кочевников не прекращались до XVIII в. (калмыки). Несмотря на наличие общего религиозного знаменателя, мусульманские операции VIII в., с одной стороны, и IX–XI вв., с другой, полностью различны. Сухопутные экспедиции из Испании были всего лишь кратким эпизодом, финальную точку в котором поставил Карл Великий. Ответные рейды сарацинских пиратов и покорителей гор стали незаживающей раной, которая продолжала болеть до самых Крестовых походов, и от которой уже в новое время приняли эстафету набеги берберов.

Феномен викингов, если взглянуть на него в целом, имеет самые четкие временные рамки: начавшись в конце VIII в., он продолжался, по сути, почти до середины XI в., когда Англия окончательно выскользнула из объятий Дании. Безусловно, именно набеги викингов стали самым ярким событием, характеризующим наш период. Поскольку он оставил глубокую отметину на нашей западной цивилизации, не следует удивляться тому, что мы выбрали его ведущей темой данной работы. Впрочем, не будь его, другие перемещения новых варваров, непоследовательные и разобщенные, не заслуживали бы отдельного рассмотрения. Смысл и единство второму натиску на христианскую Европу придала именно атака викингов. Остается задаться вопросом, существовало ли когда-нибудь это единство где-либо помимо воображения историков, жадных до обобщений и периодизаций. Мы, со своей стороны, в этом твердо убеждены, по крайней мере в том, что касается Западной Европы. Несомненно, в синхронности некоторых нападений немалой была роль случая, в основном на первых порах: между агрессивными поползновениями Омейядов13 в Галлии и первыми высадками норвежцев на шотландских островах не было ничего общего, хотя они и произошли в одно и то же время. Но, начиная со второй трети IX в., все уже обстояло иначе. Совпадение стало слишком разительным, чтобы отрицать наличие, по крайней мере, нескольких общих факторов. Мы найдем их, скорее, у жертв нападения, чем у нападающих. Христианская Европа была соблазнительной добычей для всех, относительной богатой, плохо защищенной и легкодоступной (настоящей приманкой для варваров повсюду становились монастырские сокровищницы). При всей своей спорности, тезисы Пиренна по крайней мере привлекли внимание к главному — диспропорции, которая существовала между экономическими базами Каролингской империи и ее политическими и экономическими амбициями14. Империя начинала постепенно слабеть, о чем, как кажется, соседи франков смутно догадывались. С самого начала нападений сама их многочисленность, парализуя франкскую оборону, стала мощным залогом успеха. Невольно, разумеется, варвары помогали друг другу, и их операции совпадали во времени, потому что так они оказывались более успешными.

Глава первая СТЕПНОЙ МИР в VII–XI вв.

Начиная с IV в., евразийская степь превратилась в огромный коридор, по которому в своем движении на запад проносились дикие кочевники. Вслед за гуннами, в Паннонию пришли авары и мгновенно обосновались там. Однако набегали все новые волны, и VII век не ознаменовался подлинным затишьем. Натиск прибоя, бившегося в самые двери средиземноморского мира, не ослабевал. Сначала это были народы тюркской группы, болгары и хазары, не дерзнувшие продвинуться слишком далеко на запад; они остановились на берегах Черного моря и основали две могущественные империи, культурное значение которых, по своей величине, было необычным для данной треды. Затем, в тот момент, когда эти народы осели, на сцену выступили мадьяры, принадлежавшие к финно-угорской группе, пришедшие, скорее, с севера, чем с востока, но, несмотря на это, в совершенстве освоившие степной образ жизни. В течение приблизительно полувека они прошли через всю Европу, пользуясь смятением, уже посеянным там викингами и сарацинами. Когда же венгры, в свою очередь, остепенились, Запад смог перевести дух. У ворот Европы ожидали своей очереди другие тюркские народы, печенеги и куманы, однако они не смогли проникнуть достаточно далеко: их история имела лишь локальное значение, ограниченное территорией Причерноморья. Так, в преддверии монгольского нашествия XIII в., окончательно исчерпала себя вторая мощная волна движения, приведшего степных кочевников на Запад.

Болгары и хазары

История болгар распадается на несколько периодов, между которыми не всегда легко обнаружить связь. С V до начала VII века это всего лишь малоизвестный степной народ где-то на заднем плане. В VII– XI вв. первая Болгарская империя15 на севере Балканского полуострова становится одним из наиболее значительных европейских государств; около 1019 г. его уничтожают византийцы. После интервала более века длиной, в конце XII столетия, возникает вторая Болгарская империя и существует вплоть до оттоманского завоевания XIV века. Но за это время все уже стало иным — язык, религия, политическая структура. О некоторой преемственности свидетельствует лишь сохранение названия народа.

В своей исходной («протоболгарской») форме болгарский народ принадлежал к тюркской группе; по-видимому, он был очень близок к утигурам и кутригурам, двум племенам, обитавшим на Дону около 500 г.; нет сомнения, что он унаследовал от них некоторые свои составные элементы. Возможно, что кое-чем он был обязан и гуннам, рассеявшимся и утратившим свое этническое название столь скоро после смерти Аттилы16; во всяком случае, болгарская традиция включает в перечень своих ханов одного из сыновей Аттилы. Имеется несколько упоминаний о присутствии болгар в низовьях Дуная в правление императоров Зенона и Анастасия17, то в качестве союзников Империи в борьбе против готов, то в качестве инициаторов глубоких вторжений на Балканы; однако представляется, что первоначальное место обитания этого народа лежало гораздо дальше к востоку, вблизи северного берега Каспийского моря.

После 502 г. начинается затишье, хотя греческие источники еще время от времени упоминают о болгарских пленниках или наемниках (Юстиниан18 посылал их на границу с Арменией). Продолжалось оно в течение приблизительно века. Около 600 г. один болгарский правитель даже прибыл в Константинополь, чтобы принять крещение: по-видимому, процесс «приручения» варваров шел своим обычным путем.

То немногое, что нам известно о происхождении болгар, проистекает либо из лингвистических документов (несколько тюркских слов в греческих текстах), либо из любопытного списка правителей, интерпретация которого встречается с немалыми трудностями (он претендует на то, чтобы охватывать период со II по VIII вв.). Однако этого достаточно, чтобы с относительной уверенностью классифицировать протоболгарский язык и обнаружить достаточно оригинальную культуру. Список ханов доказывает, что этническое сознание болгар имело более древние и прочные корни, чем у большинства степных народов. Внушительные царские надписи языческого периода свидетельствуют об уровне представлений, напоминающем знаменитые «рунические» надписи тюрков из долины реки Орхон VII в.; они предоставляют замечательно развитый набор терминов социальной и военной иерархии. Его элементы, несомненно, свидетельствуют о долговременном характере политических учреждений у болгар (Что касается самого названия «болгары», то, хотя его этимология и остается спорной, его происхождение