и восточной Германии растет количество раскопок, проведенных в деревнях и крепостях. Они показывают, что глубокая пропасть отделяет славянский период от предшествующих времен, в то время как славянские поселения раннего Средневековья чаще всего стояли у истоков современных городов. Именно славянской эпохой датируются, в своем большинстве, характерные черты сельской топографии и топонимии. Однако было бы неблагоразумно, как это предлагает Мейцен, приписывать славянам все те особенности сельской географии, которые в Германии противопоставляют восток западу. Сначала оригинальной и типично славянской формой были сочтены круглые деревни с центральной площадью и расходящимися от нее дорогами (нем. Rundplatzdorf, чешек, okrouhlice); затем пришлось отказаться от этой точки зрения, так как многие из таких деревень возникли в результате последующей колонизации в XII веке. Разнообразие сельской местности в разных регионах чрезвычайно велико, и для того чтобы правильно его понять, необходимо прибегать к самым разным методам исследования. Пример благоразумного использования археологических данных дает X. Янкун в отношении восточной Голштинииь. Когда около VII в. туда прибыли славяне-ободриты, страна была пустынной и покрытой лесом. Они обосновались по берегам озер и рек в небольших деревушках, часто круглых по форме, занимаясь земледелием и рыболовством. До самого VIII в. у них почти не было враждебных контактов с саксами западной Голштинии, от которых их отделяла полоса земли, нарочно оставленная незаселенной. На балтийском побережье наблюдалась ограниченная торговая активность, ориентировочная на Данию и Хедебю. Столкновений между германцами и славянами не было до тех пор, пока место независимых саксов не занял Карл Великий.
Благодаря Ф. Лютге превосходные результаты о восточных границах Тюрингии дала разработка наиболее древних хартий и топонимии. Славянская колонизация определенно началась до 630 г., когда о ней впервые упоминается в источниках. Периодическая военная угроза со стороны славян, сначала сдерживаемая королями Австразии, продолжалась с VII по X век. Однако после Карла Великого славянский натиск облекся в другую форму — проникновение поселенцев и рабов, которых с удовольствием принимали немецкие сеньоры, нуждавшиеся в рабочих руках для распашки целины. Так, на границе со славянскими землями был создан своеобразный гласис из смешанного населения, где правящая верхушка была немецкой, а низы — славянскими. На этой волне возникла оригинальная и динамичная среда организаторов колонизации, которые после XII в. оттеснили независимые славянские поселения далеко на восток.
На северо-востоке Баварии (Верхняя Франкония и Верхний Пфальц), в своей высшей точке, около VIII в., славянский напор достиг восточных границ Бамберга, Нюрнберга и Регенсбурга. Эти славяне двигались в основном с севера и северо-востока; поскольку страна была практически оставлена баварцами, они заняли лесистые холмы, в то время как германцы сохраняли более прочные позиции в долинах и удерживали все важные пересечения торговых путей, где позднее стали развиваться города. Об этих поселенцах известно только из топонимии, так как здесь славяне никогда не обладали политической силой и не представляли военной угрозы. Каков был их юридический статус? Свободные люди или полузависимые поселенцы? По этому вопросу лингвисты и историки не могут прийти к согласию. В 1100 г., после трех веков стабильности, началось продвижение на восток германской колонизации, которая скоро достигла границ Чехии. Сохранение славянских черт на востоке Германии столь разительно, что трудно объяснить, каким образом у многих авторов могла получить распространение мысль об уничтожении или отходе славян после XII века. В действительности, в большинстве случаев имело место всего лишь разложение и ассимиляция малочисленного славянского населения. Чтобы прийти к этому результату, не было нужды даже в немецком владычестве: этот процесс шел и на территориях, которые, как, например, Померания и Силезия, на протяжении всего Средневековья сохраняли свои славянские правящие династии. Эта славянская составляющая, столь ощутимая на востоке, была одной из фундаментальных черт Германии вплоть до 1945 г.; как пишет В. Шлезингер, GermaniaRomana («Романская Германия») на западе и юге имела своим зеркальным отражением Germania Slavica («Славянскую Германию») на востоке.
Решающий поворот, положивший начало этому процессу, относится к временам Оттона Великого. Преуспев в своих завоеваниях в Саксонии, Каролинги осознали своеобразие славян и сознательно остановили их продвижение в непосредственной близости от лингвистической границы. После этого они удовлетворились достаточно туманным протекторатом над этими «варварами», которых именно этим словом клеймят в множестве текстов. Однако в ходе X в. Империя снова вспомнила о вселенских притязаниях, и Склавиния получила на Востоке место, симметричное тому, которое на Западе занимала Галлия, то есть романская часть Лотарингии; сам Оттон, помимо своего родного языка, немного знал славянский и романский. Впоследствии, эти восточные владения могли привлекать больший или меньший интерес, но в течение Средних веков никогда не исчезала мысль о том, что славяне, даже при полном сохранении своего национального языка, как, например, у чехов, могли бы претендовать на собственное место в структуре империи, если бы только стали христианами. Следовательно, немецкое вторжение в славянские земли часто носило характер взаимопроникновения в лоне одной и той же политической формации, и этот аспект почти так же важен, как и аспект насильственного завоевания. Им объясняется та прихотливость очертаний, которую до наших дней сохраняет германо-славянская лингвистическая граница почти на всем своем протяжении.
Болгарские проблемы
За неимением источников исследователь, изучающий историю протоболгар до их обращения в христианство, по большей части сталкивается с неразрешимыми проблемами, что не позволяет ему делать уверенные выводы. То же относится и к славянизации этого тюркского народа. Имело ли место у болгар после их переправы через Дунай долгое соперничество между воинственным тюркским кланом, оплотом язычества и антигреческих настроений, и славянизированной частью, восприимчивой к влиянию Константинополя и христианства? Так обычно считается; тогда языческую реакцию 889 г. следует связывать с непродолжительным возвращением к власти тюркского элемента. Однако, судя по ономастике, со времен Крума славяне проникали в правящие слои. Удержимся на некоторой дистанции от этих слишком упрощающих этнических гипотез. Во всяком случае дух первой Болгарской империи не имел в себе ничего славянского. В этом убеждаешься, читая надписи Омуртага в Преславе (821 г.) или Персиана в Филиппах: для них характерны имперские замашки и вызывающее высокомерие по отношению к христианам, что полностью расходится с тем безмолвием и незаметностью, которые во всех остальных случаях были характерны для продвижения славян. Это состояние духа, которым объясняется принятие в 913 г. Симеоном титула василевса, по-видимому, было личным вкладом протоболгарского элемента. Оно послужило цементом и закваской этому удивительно сложному человеческому материалу, им же, в значительной мере, объясняется успех и устойчивость болгар, несмотря даже на то, что они забыли свой национальный язык и культуру. Как представляется, подлинная проблема состояла не в соперничестве тюрок и славян, тем менее заметной, что вплоть до конца IX в. единственным языком культуры, как для язычников, так и для христиан, был греческий. Вопрос состоит, скорее, в том, чтобы узнать, каким образом эта доминирующая идеология могла бы найти наилучшее выражение. В рамках ли архаичного и языческого, чисто болгарского государства, как, по-видимому, полагали первые ханы от Крума до Персиана, или же в форме политического и религиозного универсализма, перенятого у официальной византийской идеологии, как того желали Борис и Симеон? Как хорошо показали Йорга и Долгер, эти цари сделали выбор в пользу последнего решения, желая осуществить своего рода translatio imperii («переход империи») от греков к болгарам, и в конце концов претерпели неудачу. Разумеется, невольно, но болгарский эпизод сыграл определяющую роль в славянизации Балкан. Славяне переправились через Дунай, заселили Мезию, Фракию и Македонию еще до вторжения болгар. Однако тогда они еще были всего-навсего элементом, надстроенным поверх невероятно разношерстного населения. Именно Болгарская империя благодаря своей прочной военной, а затем церковной структуре добилась объединения этого месива. И поскольку в 893 г. болгарская Церковь решительно восприняла славянский в качестве литургического языка (вместо греческого), это объединение обернулось в пользу славян. Его избегли лишь скотоводы-валахи с высоких гор и греки из прибрежных городов.
Болгаро-славянская цивилизация имела значение, которое заметно выходило за достаточно зыбкие рамки первой Болгарской империи. В X в. русские, еще язычники, несколько раз пересекали Болгарию в ходе
