путь.
— Силы небесные! — воскликнул, не веря своим ушам и глазам, еврей. — Господин — француз?
Кто я, вам теперь безразлично, — коротко заметил Альбер. — Итак, где кабилы?
— Вам известно, где находятся горы Дахры?
— Приблизительно, — ответил Альбер. — Так, значит, они там? Хорошо, я еду туда. А теперь, мой друг, не поднимайте шума. Прямиком езжайте в лагерь и оставайтесь там. Никому, кроме полковника Пелисье, не говорите, что встретили меня. И вот еще что! Вы приняли меня за кабила, не так ли? И даже теперь поверили бы в это?
— Клянусь Богом, да! — воскликнул Манас. — Я подумал было, что мне встретился один из этих псов.
— А теперь прощайте! — бросил Альбер и, оставив еврея в полном недоумении, стал переправляться вброд.
VI. КАБИЛЫ
К заходу солнца Альбер уже был в лагере кабилов. Караульные задержали его и отвели к шейху, с которым он имел довольно продолжительную беседу. Теперь он стоял, опершись на своего коня, в той горделивой и вместе с тем небрежной позе, какую имеют обыкновение принимать арабы, и исподволь внимательно изучал лагерь своих врагов.
Лагерь располагался в горной долине на юге провинции Оран, в той изобилующей ущельями местности, которая носит название Дахры.
От шатра шейха слух об Альбере, видимо, распространился теперь по всему лагерю. Его обитатели собирались кучками и перешептывались. Все юоры были устремлены на молодого человека. Кабилы толпились вокруг него и разглядывали скорее с восхищением, нежели с робостью.
Должно быть, шейх отнесся к словам Альбера с большим доверием, чем тот мог предположить. Начало его предприятия казалось удачным.
— Тебя послал Ахмед, бей Константины, защитник правоверных? — спросил, почтительно приблизившись к Альберу, старик араб.
Вместо ответа лейтенант молча кивнул.
— Он не погиб, как болтали завистники? — продолжал старый араб.
— Он жив, — ответил Альбер, — он жив и, клянусь бородой пророка, докажет франкам, что у него еще достаточно сил.
— И он послал тебя известить нас о своем скором прибытии? — не отставал старик.
— Он послал меня узнать, нуждаются ли в нем правоверные, — с достоинством ответил Альбер.
— К несчастью, да, — вздохнул араб. — Дела у нас не стали лучше, напротив — идут все хуже. Франки продолжают наступать. Не может ли Ахмед-бей послать нам в помощь своих людей?
— Он готов прислать две тысячи всадников, сыновей Страны Финиковых Пальм, — ответил лейтенант.
— Тогда добро пожаловать к нам! — радостно воскликнул араб. — Будь и ты нашим гостем!
Стоявшие кругом кабилы одобрительно зашумели. Альбер вдруг сделался важной персоной.
Нетрудно догадаться, какой план разработал молодой офицер, чтобы обеспечить успех задуманной операции. Он явился под видом посланца того самого Ахмед-бея, который храбро защищал от французов Константину, а затем, по слухам, отступил на юг, в Билед-уль-Джерид, Страну Финиковых Пальм, граничащую с пустыней Сахарой. Его считали давно умершим, возможно, его и в самом деле уже не было в живых. Тем желаннее была бы теснимым французами кабилам весть о том, что храбрый воин ислама еще жив, что он решил вновь включиться в борьбу и послать на помощь правоверным свежие силы. Если Альберу повезет и он достойно сыграет роль эмиссара Ахмед-бея (а казалось, так оно и есть), то самая трудная часть его предприятия позади и он может надеяться, что пробудет у кабилов до тех пор, пока не обнаружит их тайные убежища.
Альбер, выдававший себя за посланца Ахмед-бея, получил в свое распоряжение трех слуг, которым было поручено заботиться о нем и его лошади. Ему отвели отдельную палатку. Вечером следующего дня ждали приезда Бу Мазы. Альбер должен был встретиться с ним, а затем вернуться к Ахмеду и сообщить бею, что его с нетерпением ждут.
Довольный тем, как идут его дела, молодой офицер растянулся на львиной шкуре, служившей ему постелью, и пре-Аался мечтам. Ночь была тихой. Кругом не слышалось ни звука, если не считать раздававшегося по временам конского ржания да крика караульного, отмеряющего каждый час. Эту привычку кабилы строго соблюдали даже в военном лагере. Как изменился Альбер за последние годы, с тех пор как его настигли тяжелые удары судьбы! Мысленно он возвратился в Париж. Кем он был там? Одним из тысяч тех, кто смотрит на собственную жизнь почти как на обузу и пытается всеми силами скрасить ее однообразие. И как разительно изменилась его собственная жизнь теперь, с тех самых пор, как он начал бороться за то, чтобы занять в ней достойное место! Как много вещей, о которых он прежде не задумывался, которые, возможно, даже презирал, теперь приобрели в его глазах привлекательность и ценность!
Он поймал себя на мысли, что его неотступно преследует фантастический образ несчастной дочери Манаса. Он представлял себе ужас и замешательство бедной девушки, видел, как она сопротивляется дерзкому арабу. Затем он подумал, что ему, может быть, посчастливится спасти ее, и не без доли тщеславия вообразил себе всеобщее внимание, которое привлек бы этот его поступок, ведь Юдифь, кажется, очень хороша собой, он припомнил, что немало слышал о ней в Оране. Он воображал себе ее блестящие черные глаза, слышал ее вздохи — и незаметно уснул.
Когда на следующее утро он проснулся и высунул голову из своей низкой палатки, то не без удивления обнаружил, что его положение явно изменилось. У его палатки сидели на корточках, держа в руках длинноствольные ружья, трое кабилов, остальные стояли, разбившись на группки, и перешептывались друг с другом. Похоже, лагерь охватило какое-то беспокойство. Альбер подумал о приближении французов, но когда снова попытался высунуть голову, три его стража одновременно вскинули ружья и прицелились в него, так что Альберу пришлось быстро ретироваться. Теперь у француза не было сомнений, что это не почетный караул.
Через некоторое время он рискнул снова выглянуть из палатки. На этот раз кабилы не подняли ружей, и Альбер с величайшим достоинством и хладнокровием покинул свое временное жилище. Он направился к шатру шейха. Как видно, что-то случилось. Кабилы уступали ему дорогу, бросая на него недоверчивые, испытующие взгляды, шушукались и отдельными группами по нескольку человек провожали его до шатра шейха.
Едва Альбер вознамерился узнать, можно ли ему видеть шейха, как тот вышел из шатра.
— Ты обманул нас, нечестивый пес! — сказал он, повысив голос. — Аллах покарает тебя!
— Кого ты имеешь в виду? — спокойно поинтересовался Альбер, оглядываясь вокруг, словно за его спиной находился некто, кому были адресованы эти гневные слова. — Кого должна настигнуть месть Аллаха?
— Тебя! — вскричал шейх, — Ты обманул нас! Ты франк, гяур, собака, а не посланец Ахмед-бея!
— Ну, это уж слишком! — вскипел Альбер, поворачиваясь к шейху спиной. — Я возвращаюсь к Ахмед- бею, я скажу ему, что правоверные обошлись с его посланцем как с гяуром, и тогда он задумается, посылать ли помощь тем, кто оскорбил его, оскорбив меня.
— Ты хитрый и ловкий обманщик! Но Аллах помог нам разоблачить твою гнусную ложь. Скоро камни Дахры окрасятся твоей кровью! Ты знаешь этого человека?
И он указал на палатку, у входа в которую виднелось бледное лицо, обрамленное черной с проседью бородой. С первого взгляда Альбер узнал искаженную страхом физиономию еврея из Орана.
Так вот оно что! У него закипела кровь. Значит, его предал этот еврей. Человек, которому он обещал, если удастся, освободить его родное дитя, — этот человек вернулся в лагерь кабилов, чтобы донести на него.
А зачем? Этот вопрос мелькнул в голове молодого француза. Ответить было несложно. Еврей полагал, что предательство поможет ему вернуть дочь. Любовь к ней сделала его предателем.
В душе Альбер проклинал этого еврея, которого сделало преступником одно из благороднейших чувств, дарованных нам природой. Тем не менее он вынудил себя хранить ледяное спокойствие.
