— Один я не побегу, — решительно заявил Альбер. — Совесть не позволит мне так поступить. И все же я благодарен вам, благодарен от всей души!
— Вы отказываете мне! Это жестоко! — вздохнула Юдифь. — Вы пренебрегаете моим советом точно так же, как презираете мой народ!
— Нет, клянусь Богом, нет, — уверял ее Альбер. — Но решение мое твердо, ничто не в силах его поколебать. Без вас я отсюда не уйду.
— Вы лишаете меня последней надежды на то, чтобы изгладить из вашей памяти поступок моего отца! — укоризненно сказала Юдифь.
— О нет, мадемуазель, никто лучше меня не может оценить чувство, которое подсказало вам ваше сердце, но даю вам слово, я прощаю вашего отца ради его дочери. Не настаивайте на своем. Отсюда я не уйду, разве что узнаю и о вашем спасении.
— В таком случае я тоже остаюсь! — почти в полный голос твердо заявила Юдифь.
— Прошу вас, не жертвуйте собой напрасно! — продолжал настаивать Альбер. — Спасайте себя! Позже вы убедитесь, что моя счастливая звезда не покинула меня. Я тоже увижу свое отечество.
— Так вы отказываете мне? — повторила Юдифь.
— Я не в силах пойти на это ни при каких условиях, как бы мне ни было больно! — ответил Альбер.
— Тогда прощайте! — прошептала девушка и быстро растаяла во мраке ночи.
IX. САМУМ
Наверное, ни один отряд никогда не угнетала такая жуткая тишина, какая давила на тот, в котором находился Альбер, в полдень следующего дня. Вряд ли когда-либо оказавшиеся в пустыне люди так напоминали призраков, были так мрачны и молчаливы, как входившие в этот отряд кабилы. Отряд производил теперь поистине зловещее впечатление, рождавшее самые мрачные предчувствия.
Раскаленный воздух дрожит, будто нагретый пламенем свечи, с трудом пропуская даже солнечный свет. Этот свет, обычно ослепительно яркий, был сейчас тусклым и отбрасывал едва заметные тени. Суеверный вообразил бы, что нарушился привычный порядок вещей и бренный мир движется навстречу своему концу.
Такая перемена в погоде наступила не сразу. Еще ночью, когда Юдифь покинула Альбера и он принялся размышлять о своем разговоре с дочерью Манаса, молодой человек ощутил невыносимую духоту. Он приписал это внутреннему жару, охватившему его беспокойству и в конце концов заснул, погрузившись в тяжелые, кошмарные сновидения. Проснувшись наутро, он почувствовал, что те своеобразные изменения в атмосфере, о которых мы упоминали, уже произошли. Альбер едва дышал, одежда прилипала к телу, при малейшем движении пот лил с него градом.
Он слышал, как некоторые из кабилов предлагали остаться в пальмовой рощице и переждать тот природный катаклизм, какой предвещала наступившая духота. Командир был против. Ему якобы по опыту известно, что такого рода явления нередко продолжаются несколько дней, и он вполне уверен, что до наступления бури, если она вообще разразится, можно добраться до большого оазиса, расположенного в северном направлении. Его слово оказалось решающим. Кабилы собрались в путь, и Альбер опять сел в седло.
Взгляд его был устремлен на небольшую группку людей, обыкновенно державшуюся в арьергарде основного отряда, — группку, где находилась Юдифь. Сегодня, как и всегда, Альбер насчитал четырех мужчин и трех женщин. Выходит, Юдифь сдержала слово — отказалась бежать.
Кабилы оставили рощицу далеко позади и очутились на плоской равнине. Куда ни глянь, повсюду тяжелый дрожащий воздух, красноватое небо, бледный диск солнца. Даже всадники впереди были почти неразличимы. Альберу представлялось, что он смотрит на окружающее сквозь толстое цветное стекло. Он предчувствовал, что произойдет нечто ужасное — вероятно, разразится один из тех страшных ураганов, которые губят целые караваны, не одну сотню людей.
Лошади забеспокоились. Воздух сотрясал то какой-то жалобный вопль, то непонятный, вселяющий ужас глухой звук. Прямо перед носом у кабилов, ехавших в середине отряда, вдруг стрелой промчалась антилопа, словно по пятам за ней гнался демон. Стороной, словно тени, пронеслись другие животные. Взметнулась пыль. Зной нарастал с каждым мгновением. Ряды всадников вновь пересекли животные — газели, пантеры, антилопы. Пронесся даже жираф.
— Самум! Самум! — со страхом передавали из уст в уста.
Спустя минуту все пришло в ужасное смятение. Люди бросились к мулам, навьюченным кожаными мешками с водой. Мешки были моментально разрезаны. Каждый смачивал платок в тепловатой жидкости. Все лица были полны ужаса, мертвенно-бледны и мокры от обильного пота. Альбер тоже бросился к мулу и намочил в воде весь бурнус, мгновенно сорвав его с себя.
Внезапно налетел порыв ветра, но прохлады не принес. Казалось, он шел из раскаленной печи. За первым порывом последовал второй, а с ним на отряд обрушилось облако пыли. В воздухе возник неясный гул, с каждой секундой делаясь все сильнее.
— Самум! — снова пронеслось по рядам, и отряд рассеялся.
Вдруг до Альбера долетели приглушенные женские голоса. Их жалобный тон напомнил ему о той, которую он забыл в этом разгуле стихии. Он подумал о красавице еврейке и сразу же почувствовал прилив сил.
— Юдифь! — громко крикнул Альбер по-французски. — Если вы живы, дайте мне знать!
— Я здесь! — услышал он в ответ. — Освободите меня! Кабил не дает мне двинуться с места!
В этой гнетущей обстановке, когда вокруг не было ничего, кроме туч раскаленного песка, вселяющей страх полутьмы, рева самума, стонов и жалоб людей и животных, — ничего, кроме предчувствия неминуемой смерти, — Альбер, принуждая к повиновению свою храпящую, дрожащую, поднимающуюся от страха на дыбы лошадь, пробивался вперед, до боли напрягая глаза — их и без того жгло словно огнем, — пытаясь хоть что-то разглядеть, что-то различить в окружающем его мрачном хаосе.
Неожиданно он увидел впереди темную массу, очертаниями напоминающую всадника, и рядом с ним еще одну фигуру. Ему показалось, они борются друг с другом. Он пришпорил лошадь, спеша приблизиться.
— Ты умрешь, умрешь, как и я! Тебе не уйти! — долетел до него мужской голос, и он узнал похитившего Юдифь араба.
— Оставь меня, чудовище! — умоляла негодяя дочь Манаса. — На помощь!
Теперь Альбер воочию увидел Юдифь и кабила: кабил пытался перетянуть девушку на свою лошадь. Молодому французу оба показались тенями, они тоже не замечали Альбера, хотя он находился от них в каких-нибудь двух шагах. Вдруг справа от него что-то блеснуло — это был ятаган в руке кабила.
— Оставь меня, безумец! — кричала Юдифь. — На помощь! Он убьет меня!
Альбер успел перехватить ятаган. Лезвие сверкнуло, рассекая воздух, — раздался крик раненого кабила. Все еще пытаясь удержать Юдифь, он упал и со стоном исчез под копытами своего коня.
Это я, Юдифь! Сюда! — вскричал Альбер. — Дайте мне поводья вашей лошади! Все в порядке — я держу их!
Левой рукой он схватил поводья лошади, за холку которой судорожно цеплялась девушка, а в правой по-прежнему сжимал окровавленный ятаган. Альбер снова дал шпоры лошади, направляя ее вперед. Тучи раскаленного песка, которые обрушивались на него, становились все плотнее.
Между тем рядом с Юдифью выросла, словно тень, еще одна фигура. Альбер увидел, как к девушке опять потянулись чьи-то руки. Что это? Неужели ангел смерти не хочет упустить свою добычу? Юдифь вскрикнула.
Это оказался второй кабил — тот, что собирался бежать с ней.
— Прочь! Оставь меня в покое! У тебя нет никаких прав на меня!
Альбер снова сделался свидетелем единоборства, в его руке вновь сверкнула сталь ятагана, и опять темная фигура рухнула наземь и исчезла из глаз. Сдавленный крик на мгновение заглушил рев урагана.
Куда же теперь? Путь свободен, а что дальше? Альбер пришпорил лошадь. Он был готов бежать, но куда? Повсюду свирепствовал самум. Но и оставаться здесь он не мог. Он увлек за собой лошадь Юдифи. Похоже, животные сами чувствовали, что нужно спасаться, — их гнал инстинкт.
Вскоре лошадь под Юдифью пала. Альбер пытался поднять ее, но безуспешно. Времени на раздумья не было, он обхватил девушку левой рукой и перенес к себе, не выпуская из правой ятагана. А теперь вперед!
