фактор: изначально «поля» создавались детьми и подростками в возрасте от десяти до шестнадцати лет. В юные годы творческие эмоции определенной категории людей способны достигать поистине пугающей силы. Вспомните, как легко было в детстве создать свой собственный воображаемый мир. И как сложно было провести четкую грань между ирреальным и реальным. А если в создании мира используются эмоции десятков, а то и сотен индивидов? Не забывайте, что процесс идет без малого десять лет, – и попробуйте представить эффект накопления.
(Зал молчит. Оппонент то поднимает, то опускает руку, не решаясь задать очередной вопрос.)
Докладчик: Второй фактор случаен: каким именно причудливым образом изогнутся векторы биоизлучения на заданном квадрате пространства, предугадать невозможно. Предположения делать в общем-то... бессмысленно. Но, судя по данным, полученным из источников, которые я... не могу здесь привести... оба упомянутых выше фактора и стали причиной возникновения аномальных зон громадной и, я бы сказал, критичной мощности... При этом оставаясь перманентно пассивными.
Вопрос из зала: И каким же воображаемым образом зоны активизируются?
(Оппонент прикрывает глаза ладонью. Смех в зале.)
Докладчик: «Поля» активизируются своими создатели или теми, кто пришел после создателей при непосредственном контакте. Понимаете... по данным, которыми я располагаю, происходит нечто вроде полной материализации воображаемых пространств, объединенных общей тематикой. Одна реальность заменяет другую...
Вопрос из зала: А на какую тему они... воображают? Ну, эти создатели и те, кто пришел?
(Смех.)
Докладчик: По этой части у меня почти нет данных. Я так и не смог попасть в «поле», как ни пытался. Я могу только предполагать. Создатели – обыкновенные дети; что может являться для них объектом несомненного интереса? Военные игры, приключения, персонажи прочитанных книг, просмотренных кинофильмов...
Оппонент: Позвольте, я что-то не совсем понимаю. Если следовать вашей логике, два поколения приволжской молодежи посредством, извините, мечтаний и грез создали в городе и окрестностях дюжину, извините, «полей», на которых их воображаемый мир принимает вполне реальные очертания?
Докладчик: Не совсем так. Не совсем... мечтания и грезы... Они, видите ли... Они играют. Играют.
(Невнятные в общем шуме реплики. Смех.)
Оппонент: Прошу зал успокоиться! У меня вопрос к докладчику: какова цель вашего выступления?
Докладчик: Мне нужны время и средства для дальнейшего исследования. Научная ценность этого проекта представляется мне громадной.
Оппонент: Уважаемый докладчик! Лично у меня возникло такое ощущение, что все ваши профессиональные изыскания зиждутся как раз на предмете исследования. А именно – на воображении, на вашем собственном, да. Я никак не могу понять, что вы на самом деле пытаетесь представить ученому совету? Какова истинная цель вашей работы? Псевдонаучная провокация? Сознательная мистификация? В прошлом году, не обращая никакого внимания на кафедральный план, вы занимались энергетическими вампирами, а сейчас – вот этим. Ищете себе дешевой популярности? Позвольте предупредить вас, молодой человек, карьеру в научном мире еще никто не делал посредством создания сомнительных сенсаций!
Докладчик: Я не пытаюсь представить свой проект в качестве сенсации. Хотя и вправду получается что-то крайне сенсационное. Мне ведь и денег-то почти не нужно. А насчет времени – я и отпуск могу взять за свой счет. Мне нужны приборы! И еще два-три лаборанта...
Оппонент: Мне лично кажется, что вы, как и предполагаемые объекты вашего исследования, полностью находитесь во власти иллюзий. Предлагаю данный доклад не подвергать обсуждению, тем более что тема доклада находится вне компетенции нашего института...
Докладчик: Я еще не закончил!
Реплика из зала: Пусть закончит, интересно же!
Оппонент: Следующий докладчик, пожалуйста...
ГЛАВА 1
Макс предупредил насчет одежды. Это-то как раз было самое простое – подобрать нужные цвета. Джинсы, куртка и ботинки – все черное. Красный свитер с желтовато-жухлой полосой поперек груди я отыскал в ящике, где копились тряпки, которые и носить уже нельзя, и выбросить жалко. Наверное, в каждом доме есть такой ящик... Свитер густо пах нафталином, неприятно колол шею, но я решил, что для первого раза сойдет. Не на парад же собираюсь.
Итак – черный, красный и желтый. Есть. Главное – ни лоскутка голубого, белого или зеленого. Макс строго-настрого запретил. Я даже трусы переодел. Были синие, стали черные. На всякий случай.
Обломок старой лыжи, над которым я с ножом и напильником провозился вчера весь вечер, удачно закреплен под курткой в специально пришитой петле с левой стороны груди, почти под мышкой. И движений не стесняет, и незаметно, и – в случае чего – легко и просто достать.
Перед тем как покинуть квартиру, я еще раз осмотрел себя в зеркало. Нормально. Я чернявый, как цыган; говорят, черная одежда мне идет. Макс, если б мог меня сейчас видеть, молвил бы, имея в виду петлю под оружие:
– Достоевщина! – и поправил бы очки в массивной оправе, и хохотнул, колыхнув солидным пузом.
А молокосос Гриня непременно хлопнул бы меня фамильярно по плечу и сказал что-нибудь вроде:
– Настоящий воин Золотого Дракона! Правильно прикинулся. Молоток! Старайся – кувалдой станешь.
Глянув на часы, я присвистнул. Шутки шутками, а уже половина одиннадцатого. К полуночи надо быть на месте. Зонтик неплохо бы еще захватить – с утра сыплет с неба дождь, серый и противный, как дешевая лапша. И фонарик бы еще... Жаль, что нельзя.
Я запер квартиру и загремел вниз по ступенькам. Два квартала от своего дома до вокзала я бежал, чтобы успеть на последнюю электричку.
И успел.
Повсюду остро пахло мокрым металлом и ржавчиной. Идти по шпалам было неудобно, но по обе стороны полотна громоздилась едва видимая в сумерках и оттого вдвойне опасная безликая железная рухлядь. Металлический бурелом.
Я шел, спотыкаясь, до тех пор, пока не наткнулся на воняющую солидолом ржавую бочку. Она оглушительно загромыхала вперед и вниз и замерла где-то так глубоко, что несколько секунд после этого еще отдавалось дребезжащее эхо.
Рельсы кончились. Мне пришлось присесть на корточки, опираясь на обломанную осклизлую шпалу, чтобы заглянуть в неожиданно разверзшуюся пасть котлована. Ни черта, конечно, я не увидел. Надо было заранее, днем еще, смотаться сюда и проверить местность – так подумал я, осторожно спуская ноги вниз. Ладно, попробуем... Не возвращаться же с середины пройденного пути?! Я оттолкнулся и отпустил руки. Серая щебенка долго шуршала подо мной, а в самом конце я все-таки поскользнулся, схватил обеими руками темную пустоту и с размаху гулко ударился об измятую бочку.
Минуту или больше я лежал, дергая ногами в такт пульсирующей боли в правом локте. Потом поднялся, стер с лица пот и слезы и ощупал ушиб. Крови не было, и рука, кажется, двигалась вполне нормально. Правда, под локтевой косточкой заметно ощущалась набухающая шишка. Хорошее, блин, начало...
Я поднялся. Держа левой рукой правую, осмотрелся. Часа два назад дождь перестал, но тягучее ощущение того, что вот-вот снова задождит, не отпускало. Подул ветер, стронул с места тяжелые тучи, а мокрая луна застряла посреди темноты, как монетка в черном песке. Пережитая совсем недавно боль словно отрезвила меня. Я отчетливо почувствовал, что я здесь чужой, в этом диком месте – практически беззащитен. И еще темно, и черт его знает, что ждет меня дальше.
Испытание – вот что.
Очень хотелось сполоснуть лицо ледяной водой, чтобы прийти в себя. Или по крайней мере
