каким-то экзотическим блюдом. Потом стал думать, когда же эта пытка кончится.
Кончилась в подворотне. Зашли по пути и допили начатую. Провожал ее молча, трудно. Устал. У подъезда она чмокнула его в щеку и улетучилась. Узел затягивался все туже, но и на этот раз не разрубил его Леонид Павлович. Его хоть самого руби — и не почувствовал бы: так оглушен тоской и винищем.
— Ирин, мы ждем тебя, — звонил на другой день из мастерской знакомого художника Леонид Павлович.
— Я отдыхаю (-аю, — аю, вздыхала трубка).
— Ведь договаривались... Ты мне нужна сегодня.
— Так много дел, я готовлюсь к работе, — отмахивалась трубка.
— Завтра я поведу тебя в одно место.
Трубка поперхнулась, и уже раздраженно:
— На этой неделе не смогу, и вообще я в постели, звони на днях.
— Нет, мы пойдем на этой неделе.
— Да не могу же я сломя голову.
— Я утащу тебя.
Трубка обозлилась:
— И куда ты меня приведешь... потом?
— К себе.
— В эту конуру? Ты хоть обставь ее для начала.
— Когда тебе позвонить?
— Дней через пять.
Леонид Павлович швырнул трубку. Он был с характером. А характер его жил своей, особой жизнью. Помыкал Леонидом Павловичем как хотел. И, не дай бог, взбунтоваться характеру. Плюнет в глаза благодетелю, врежет в лоб другу-приятелю, разорвет в клочья гениальный курьез — сильно натерпелся от него Леонид Павлович, да только сладу с ним не было. Вот и сейчас почувствовал вдруг Леонид Павлович, что не позвонит он в четверг, не запишет акт гражданского состояния, не скрасит его участь любимая девушка, не поджарит на завтрак яичницу, не откроет дверь его холостяцкой квартиры, не спросит зарплату — противотанковым ежом встал между ними характер.
— Брось, старик, она не пойдет за тебя, — сказали приятели.
Прощай, Ирина. Прощай, любовь моя. Прощай, настурция. Жизнь идет. И прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые... Леониду Павловичу больно было смотреть вперед. Зашел к Сереге, изъял все запасы спиртного, выпил и, взглянув на часы, заторопился в фешенебельный ресторан «София». Там его ждали.
Леонид Павлович спал долго. Был полдень, когда он открыл опухшие веки. Солнце хозяйничало в комнате. С глянцевой бумаги на стене озорно улыбалась ему дочь и, держась за смородиновый куст, вроде бы предлагала: «Хочешь ягодку?» «Хочу,» — сказал Леонид Павлович. Что-то тяжкое свалилось с души в эту ночь. Что-то долго и болезненно нарывало в нем, распирало изнутри и вот — лопнуло. Потянулся последний раз и пошел умываться. Сквозь шум воды и бодрое фырканье из ванной неслось на всю квартиру: «А там вдали, вдали за косогором...»
1976 г.
Голос из тьмы
Мы пришли ниоткуда и уйдем никуда. Из тьмы небытия, из сумерек детства загорается свеча нашего сознания. Скоро мы начинаем понимать, что это не навсегда: будет последний жест, последнее слово. До этой границы — наша жизнь, полная боли и радости, страстей и тоски. Чудо появления омрачено страхом смерти и неизбежными страданиями. Вокруг сложный, необъятный, многоярусный мир. Мы чувствуем наше родство и догадываемся, что именно в недрах этого мира была высечена искра, а потом разгорелся огонь человеческого разума. Мы уникальны в этом. Насколько нам известно, ничего подобного до нас в природе не существовало. Лишь нам дано выстрадать и осознать все, чем живет этот загадочный, пугающий своей бесконечностью и катаклизмами мир. А зачем? Рано или поздно каждый из нас задает себе этот вопрос.
1. Есть люди, которые сомневаются или даже отрицают реальность объективного мира. Мне трудно согласиться с ними. Историческое и индивидуальное сознание постепенно вычленяет окружающую среду и себя, в себе же — тело и самосознающее «я», т. е. собственно сознание. «Я мыслю, следовательно, существую» — формула самосознания. Я могу существовать и без сознания, но уже рангом ниже, как биологическая особь. Меня вообще может не быть, но, поскольку я есть, я твердо знаю: мир существует.
2. Мир существует в движении и переменах. Движение настолько неотъемлемый атрибут реального, что можно сказать: нечто есть постольку, поскольку его нет. Т. е. в каждый миг любой объект есть не то, чем был. Есть, правда, качественная определенность объекта. Но и она не вечна. Целое живет и умирает. А целостность мира? Вселенной? Есть ли вообще нечто вечное, нерушимое, что поддается уразумению?
3. Говорят, Вселенная вечна. Почему? Потому, что она не имеет начала и не имеет конца, ни во времени, ни в пространстве. Вселенная бесконечна и безгранична как в макро, так и в микроизмерении. Беспредельна в своей безграничности и многообразии. Сколько бы мы ни познавали ее, на одно открытие встает десять загадок, и единственное, в чем можно быть уверенным до конца, что этот процесс бесконечен. С накоплением знаний мы лишь убеждаемся в непознаваемости мира. Значит, тезис о вечности Вселенной не корректен. Мы не можем ни утверждать, ни отрицать это. Мир — это тайна. Мы постигаем творчество превосходящих нас сил. Из того, что они загадка для нас, вовсе не следует, что они сверхъестественны. Религиозное мироощущение, основанное на признании ограниченности нашего разума и надчеловеческого творчества, более истинно и естественно, чем псевдонаучная антропоцентрическая самонадеянность.
«Я знаю то, что я ничего не знаю» — вот подлинно научная формула человеческого познания. Достоверно мы знаем только то, что знает религия: таинственность мира и наличие высших движущих сил — Творца. Всякое другое наше знание локально и относительно. Нам недоступен смысл явлений, которые мы открываем, ибо ни одно из них не познаем вполне. При всей настойчивости наших изысканий мы — лишь растерянные свидетели Великой Тайны, свершающейся в нас и вокруг нас. Надо иметь ум и мужество, чтобы признаться себе в этом и не утратить вкуса к дразнящей неизвестности. С древнейших времен это признание лежит в основе великих философско-религиозных традиций. Например, даосизма — учения Лао- цзи: видимая, воспринимаемая природа — «дэ» — есть эманация недоступной нам сущности — «дао». Как хорошо найдено слово: «Дао» — закон, путь, движение! Движение как закон мироздания. Все течет, все меняется. Где жизнь, там смерть. Ничто не вечно, кроме одного — движения. Неведомая сила непрерывно творит Вселенную, кружит Землю и наши головы, чего она хочет, несет нас — куда?
4. Налицо самодвижение материи по вертикали: от низших форм к высшим, от простого к сложному. Так явился органический мир, сначала растения, потом животные, потом — человек. Причем развитие идет не в сторону долголетия: мы живем меньше иных животных и куда меньше иных деревьев. Вершинные достижения эволюции довольно хрупки и недолговечны, но остается тенденция: вперед и вверх. Куда? Зачем? Непонятно. А ведь это вопрос смысла сущего, смысла нашего общего и индивидуального существования. И не ответив на этот вопрос, можем ли мы утверждать, хорошо это или плохо, что есть эволюция, что есть жизнь? Является ли тенденция на усложнение биологической и социальной жизни прогрессом, если прогресс понимать как целесообразное развитие?
5. С точки зрения структуры мироздания везде почти находим глубокий смысл, стройность системы, мудрость организации. С точки зрения развития, конечных целей, трудно сказать, зачем все это. Великолепие архитектоники и бессмысленность назначения. Появление человека не разрешило этого парадокса. Природа продемонстрировала творческую мощь, сотворив чудо — мозг. На этой основе она
