городские стены не поддавались; пушку Урбана, на которую так надеялся султан, при первом же выстреле разорвало на куски. Пальба продолжалась до конца апреля, пока туркам не удалось обвалить башню у Романовских ворот. В стене образовался пролом. Положение защитников становилось безнадежным, и Константин отправил к султану послов просить мира. На это он получил такой ответ: «Мне нельзя отступить: я овладею городом, или вы меня возьмете живого или мертвого. Уступи мне столицу, а я дам тебе особое владение в Пелопоннесе, твоим братьям назначу другие области, и будем мы друзьями. Если же меня не впустите добровольно, я пойду силой; предам смерти тебя и твоих вельмож, а все прочее отдам на разграбление».
Император не мог согласиться на такие условия, и турки ринулись к пролому. Однако их задержал глубокий ров, наполненный водой. Султан приказал засыпать ров в разных местах. Целый день прошел в этой работе; к вечеру все было готово; но работа пропала даром: к утру ров был очищен. Тогда султан приказал делать подкоп, но и тут его ждала неудача; когда же ему донесли, что царьградские стены сложены на гранитном грунте, он и вовсе отказался от этой затеи. Под прикрытием высокой деревянной башни, обитой с трех сторон железом, ров против Романовских ворот был засыпан вторично, однако ночью защитники города вновь его вычистили, а башню подожгли. На море туркам также не везло. Их флот не в силах был воспрепятствовать поставкам продовольствия в византийскую столицу.
Осада затягивалась. Видя это, раздраженный султан принял решение переправить свой флот в Золотой Рог, чтобы вести осаду города с двух сторон. Так как бухта была заграждена цепями, то возникла идея перетащить суда мимо городских предместий. С этой целью был сделан деревянный настил, а сверху положены рельсы, вымазанные жиром. Все это было сделано ночью, а утром Целый флот — 80 судов — был переправлен в Золотой Рог. После этого турецкая плавучая батарея могла подходить к самой стене.
Положение византийской столицы сделалось действительно безнадежным. Оно усугублялось тем, что казна была пуста, а между защитниками отсутствовало единодушие. Чтобы достать денег, император приказал забрать церковную утварь и все драгоценности: все это пошло на монету. Гораздо труднее было мирить греков и католиков: они завидовали друг другу, часто ссорились, оставляли в виду неприятеля свои места. Император умолял их забыть свои обиды, но его просьбы не всегда помогали, и часто дело доходило до измены. Защитникам наскучило вечно стоять на стенах и чинить проломы. Они стали жаловаться, что им нечего есть, самовольно оставляли свои позиции, многие расходились по домам.
Как только турки заметили, что стены опустели, они тотчас же пошли на приступ. Император призвал всех к оружию, обещал раздать припасы, и приступ был отбит. Султан пришел в отчаяние, перестав уже надеяться, что возьмет город. Он снова предложил императору, чтобы тот добровольно сдал столицу, а сам забрал бы все свои богатства и поселился, где ему угодно. Константин оставался непреклонен. «Сдать тебе город и не в моей власти, и не во власти моих подданных. Нам дозволено только одно: умирать по- прежнему, не щадя своей жизни!»
24 мая Магомет отдал приказ готовиться к последнему штурму. К вечеру 27 мая армия султана вышла на боевые позиции. В правой колонне было 100 тысяч, в левой — 50 тысяч. В центре, против Романовских ворот, стояли 10 тысяч янычар, под личным начальством Магомета; 100-тысячная конница находилась в резерве; флот расположился двумя эскадрами: одна в Золотом Роге, другая — в проливе. После ужина султан объезжал свое войско. «Конечно, — говорил он, — многие из вас падут в битве, но помните слова пророка: кто умрет на войне, тот будет вместе с ним принимать яства и пития. Тем же, которые останутся живыми, я обещаю двойное жалованье до конца жизни и на три дня отдаю в их власть столицу: пусть берут золото, серебро, одежды и женщин — все это ваше!»
В Царьграде епископы, монахи и священники ходили вокруг стены с крестным ходом и со слезами пели: «Господи, помилуй!» При встречах все целовались, просили друг друга храбро сражаться за веру; отечество. Император расставлял войска: три тысячи поставил у Романовских ворот, где начальствовал Джустиниани, 500 воинов — между стеной и Золотым Рогом, во Влахерне, 500 стрелков рассы, пал на береговой линии и поместил небольшие караулы в башнях. Других сил у него не было. Но и в этой малой горсти защитников не было согласия; особенно ненавидели друг друга два главных вождя: Джустиниани и адмирал Лука Нотарес. Они умудрились поссориться накануне приступа.
Когда все было готово, Константин собрал защитников и сказал: «Военачальники, правители, товарищи и вы, верные сограждане! Четыре священные имени да будут вам дороже всего, дороже самой жизни, а главное: вера, отечество, император — помазанник Божий и, наконец, ваши дома, ваши друзья и родные…» Обратившись к венецианцам, император сказал: «Этот город был и вашим городом. Оставайтесь же и в это трудное время верными союзниками и братьями». То же сказал Константин и генуэзцам. Потом он обратился ко всем вместе с такими словами: «В ваши руки передаю мой скипетр, — вот он! Сохраняйте его! На небе вас ждет лучезарная корона, а здесь, на земле, останется о вас славная и вечная память!» Когда император сказал это, раздался единодушный крик: «Умрем за веру и отчизну!»
Рано утром, без всякого сигнала, турки бросились в ров, потом полезли на стены. Для Царьграда, вековой столицы восточных христиан, настала последняя минута. Магомет послал вперед новобранцев с тем, чтобы они утомили осажденных. Но греки отбили их и даже захватили несколько осадных машин. С рассветом двинулись все силы, со всех батарей и судов открылась стрельба. Приступ продолжался два часа, и, казалось, христиане одерживали верх: уже корабли отодвинулись от берега, уже пехота стала отступать для отдыха. Но сзади стояли янычары. Они силой останавливали беглецов и гнали их снова на приступ.
Турки злобно лезли на стены, становились друг другу на плечи, цеплялись за камни — греки не только отбили их, но сделали еще вылазку. Император громко объявил победу. Между тем одна из стрел, пущенных наудачу, ранила Джустиниани в ногу. Он ничего не сказал, никому не поручил свой пост и ушел на перевязку. Уход начальника в такую важную минуту смутил подчиненных. К нему бросился сам император: Джустиниани, ничего не слушая, сел на лодку и переехал в Галату. Янычары тотчас заметили замешательство греков. Один из них, по имени Гассан, поднял над головою щит и, размахивая ятаганом, с тридцатью товарищами бросился к стене. Греки встретили их камнями и стрелами: половину храбрецов истребили, но Гассан все-таки взобрался на стену. Новые толпы янычар закрепили этот успех и успели поднять на башне свое знамя.
Вскоре турки овладели стенами, началось кровопролитие на улицах, грабеж имущества, убийства женщин и детей. Население искало спасения в храме святой Софии, но турки, ворвавшись туда, беспрепятственно захватили всех до единого; кто сопротивлялся, того били без всякой пощады. К полудню весь Царьград был в их руках, убийства прекратились. Султан торжественно въехал в город. У врат святой Софии он сошел с коня и вступил в храм. Подозвав старшего муллу, Магомет приказал ему прочесть на амвоне обычную молитву: с этой минуты христианский храм превратился в мусульманскую мечеть. Затем султан приказал разыскать труп императора, но нашли только туловище, которое узнали по императорским поножьям, украшенным золотыми орлами. Магомет очень обрадовался и приказал отдать его христианам для подобающего императорскому сану погребения.
На третий день султан праздновал победу. Был издан указ, согласно которому те, кто укрывался в потаенных местах, могли выйти на свободу; им было обещано, что их никто не тронет; все те, которые оставили город во время осады, могли возвратиться в свои дома, в надежде сохранить свою веру, свое имущество. Потом султан приказал избрать патриарха по старинным церковным постановлениям. Первым патриархом под турецким игом был избран Геннадий. А вскоре после этого был обнародован султанский фирман, в котором повелевалось не притеснять, не оскорблять патриарха; ему и всем христианским епископам жить без всякой опаски, не платить в казну никаких налогов и податей.
