[II]
он видел ее лировидную [] спину, ее бедра промеж его рук.
Как жабы или черепахи, они не видели лица друг друга.
[101]
[Аврора 1]
В половом отношении для меня, в сущности, все кончено, и однако…
Я снова увидел тебя, Аврора Ли[55], мальчиком я млел по тебе на гимназических балах с безнадежным желанием — а залучил только теперь, через пятьдесят лет, на террасе своего сновидения. В сущности, твои крашеные, чуть надутые губы и холодный взор очень походили на оффициальные губы и глаза Флоры, моей беспутной жены, а твое легкое платьице черного шелка могло быть из ее недавнего гардероба. Ты отвернулась, но убежать не могла,
[102]
[Аврора 2]
окруженная тесно стоящими колоннами лунного света, и я поднял подол твоего платья — чего никогда в прошлом не делал — и гладил, мял, легонько пощипывал твои бледные выпуклые ягодицы, а ты стояла совершенно неподвижно, словно обдумывая новые возможности власти и сласти и внутреннего убранства комнат. Когда твой сдержанный экстаз достиг высшей точки, я просунул сзади горстью сложенную руку меж твоих
уступчивых лядвий и осязал вспотевшие складки удлиненной мошонки и
[103]
[Аврора 3]
затем, еще дальше, поникший короткий фалл. Будучи специалистом в области сновидений, хочу прибавить, что мы тут имеем дело не с своеполыми фантазиями, а с превосходным примером крайнего случая гинандрии. Юная Аврора Ли (в семнадцать лет ее зарубил топором и расчленил очкасто-бородатый полоумный любовник) и старый Вайльд, наполовину импотент, на миг слились в одно существо. Но совершенно независимо от всего этого,
[104]
[Аврора 4]
в более мерзком и лакомом смысле, ее задок, гладкий, облитый лунным светом, — реплика прелестей ее близнеца брата (с которыми довольно грубо обошлись в последнюю мою ночь в нашем лицее) — оказался вправленным в медальон каждого из последующих дней.
[105]
[Разное]
Электроэнцефалограммы гипнотического «сна» выходят почти такими же, что и в состоянии бодрствования, но они совсем другие во время обычного сна; однако же некоторые мелкие подробности на схематическом изображении транса представляют чрезвычайный интерес и резко отличают его как от сна, так и от бодрствования.
[106]
[Записка Вайльда. Три карточки по кр. мере с этим материалом]
Само-уничтожение, само-истребление, — тель.
С уничтожением грудной клетки, я уничтожил и [], и []
И ЛЮДИ В театрах, которые Продолжают смеяться, когда сцены или экрана уже не видно, и [] и [] на кладбище асимметрического сердца
Само-внушение, само-внушитель, само-внушительный
[107]
[Записки Вайльда]
Процесс самораспада, производимый усилием воли. Упоение, граничащее с восторгом почти невыносимым, вызывается сознанием того, что воля направлена на решение новой для себя задачи: разрушительное действие парадоксальным образом усваивает себе некое созидательное начало в совершенно новом применении совершенно свободной воли. Учиться пользоваться энергией тела для того, чтобы привести его к саморазложению. Жизнеспособность поставлена тут с ног на голову.
[115]
[Пятая А]
Филипп Вайльд просидел почти всю вторую половину дня в тени марброзы[56] (которую он, не приглядевшись, принял за роскошную тропическую разновидность березы), потягивая чай с лимоном и делая зачаточные заметки миниатюрным карандашиком, прикрепленным к миниатюрной же записной книжке, которая, казалось, плавилась в его широкой влажной ладони, где она время от времени раскрывалась крестообразно. Он сидел, широко раcставив ноги, чтобы дать место
[116]
[Пятая B]
громадному животу, и то и дело проверял, вернее, делал по ходу мысли полужест, чтобы проверить, все ли пуговицы застегнуты на переднем клапане его старомодных белых панталон. То и дело предпринимались заново розыски карандашной точилки, которую он всякий раз после употребления по раcсеянности совал в другой карман. Впрочем же, в промежутках этих незначительных телодвижений он сидел совершенно недвижно, как погруженный в созерцание истукан. Флора часто при том присутствовала: валялась в шезлонге,
[117]
[C]
время от времени передвигая его в поисках тени еще более густой, чем та, что осеняла ее мужа, как бы описывая круги около него и постепенно окаймляя его стул брошенными наземь журналами. Потребность выставлять напоказ как можно больше голого тела (в границах, дозволенных модой) сочеталась в ее на удивление малоумной голове с диким страхом осквернить матовую свою кожу малейшим прикосновением загара.
[118]
