минуту.
— Ну, с меня хватит, — сказал Круг. — Я к пистолетам равнодушен и, — ладно, не важно. Можете засунуть обратно. Я хочу знать только одно: вы намерены забрать его прямо сейчас?
— Это точно, — ответил Густав.
— Я найду способ пожаловаться на эти чудовищные вторжения, — загремел Круг. — Так продолжаться не может. Они были совершенно безобидной пожилой парой, и оба со слабым здоровьем. Вы определенно пожалеете об этом.
— Мне вдруг пришло в голову, — сообщил Густав, обращаясь к своей миловидной спутнице, пока они следом за Кругом шли по квартире, — что полковник, пожалуй, перебрал по части шнапса к тому времени, когда мы его покинули, так что я сомневаюсь, чтобы до нашего возвращения твоей сестричке удалось хорошо сохраниться.
— Этот его анекдот про двух моряков и barbok [род пирога с ямкой посередине для топленого масла] такой смешной, — ответила дама. — Ты рассказал бы его господину Эмберу. Он писатель, пусть вставит его в свою новую книгу.
— Ну, для этих материй твой собственный ротик… — начал было Густав, но они уже подошли к дверям спальни, и дама скромно отстала, когда Густав, снова сунувший копошливую руку в брючный карман, судорожно втиснулся за Кругом.
Лакей отодвигал от постели midu [инкрустированный столик]. Эмбер рассматривал в зеркальце свой язык.
— Этот идиот явился тебя арестовать, — сказал по-английски Круг.
Густав, с порога ласково улыбавшийся Эмберу, вдруг насупился и с подозреньем взглянул на Круга.
— Но это ошибка, — сказал Эмбер. — Кому может понадобиться меня арестовывать?
— Heraus, Mensch, marsch,[49] — сказал Густав лакею и, когда тот вышел из комнаты:
— Мы не в классе, профессор, — сказал он, обращаясь к Кругу, — так что будьте любезны пользоваться понятным всем языком. Как-нибудь в следующий раз я, глядишь, и попрошу вас научить меня датскому или голландскому; в данный же момент я обязан исполнить долг, может быть столь же неприятный мне и девице Бахофен, сколь и вам. Поэтому я вынужден обратить ваше внимание на тот факт, что я хоть и не питаю неприязни к легкому подтруниванию —
— Постойте, постойте, — воскликнул Эмбер. — Я понял, в чем дело. Это из-за того, что я не открыл вчера окон, когда включили громкоговорители. Но это легко объяснить… Мой доктор подтвердит, что я был болен. Адам, все в порядке, не нужно тревожиться.
Звук прикосновения праздного пальца к рояльной клавише долетел из гостиной при появлении эмберова лакея с перекинутым через руку платьем. Лицо у лакея было цвета телятины, и на Густава он старался не смотреть. На удивленный вскрик хозяина он ответил, что дама в гостиной велела ему одеть Эмбера, если он не хочет, чтобы его расстреляли.
— Но это же смехотворно! — выкрикнул Эмбер. — Не могу же я так вот взять и впрыгнуть в одежду. Мне нужно сначала принять душ, побриться.
— В тихом местечке, куда мы направимся, имеется парикмахер, — дружелюбно сообщил Густав. — Давайте, вставайте, право, не стоит быть таким непослушным.
(А что если я отвечу «нет»?)
— Я отказываюсь одеваться, пока вы все смотрите на меня, — сказал Эмбер.
— А мы и не смотрим, — сказал Густав.
Круг вышел из спальни и мимо рояля пошел в кабинет. Девица Бахофен вскочила с рояльного табурета и проворно его перехватила.
— Ich will etwas sagen [я хочу что-то сказать], — сказала она и уронила легкую руку ему на рукав. — Только что, во время нашего разговора мне показалось, что вы считаете меня и Густава довольно глупыми молодыми людьми. Вы понимаете, это у него такая привычка, он вечно делает witze [шутки] и дразнит меня, а я совсем не такая девушка, как вы могли бы подумать.
— Вот эти безделицы, — сказал Круг, касаясь полки, мимо которой он проходил, — особой ценности не имеют, но он дорожит ими, и если вы сунули фарфорового совенка, — я его что-то не вижу, — к себе в сумку…
— Мы не воры, профессор, — очень спокойно сказала она; каменное у него было сердце, коли он не устыдился дурных мыслей, увидев, как стоит она, блондинка с узкими бедрами и парой симметричных грудей, влажно вздымающихся среди оборок белой шелковой блузки.
Он добрался до телефона и набрал номер Хедрона. Хедрона не было дома. Он поговорил с его сестрой. И обнаружил, что сидит на шляпе Густава. Девушка вновь подошла к нему и открыла белую сумочку, показывая, что не похитила ничего, имеющего реальную или сентиментальную ценность.
— Можете и меня обыскать, — с вызовом сказала она, расстегивая жакет, — если не будете щекотаться, — прибавила дважды невинная, немного вспотевшая немецкая девушка.
Он вернулся в спальню. Густав у окна пролистывал энциклопедию в поисках возбуждающих слов на M и Ж. Эмбер стоял полуодетый с желтым галстухом в руке.
— Et voila… et me voici… — говорил он с детским прихныкиваньем. — Un pauvre bonhomme qu'on traine en prison.[50] Ох, мне туда
Лакей, которого звали или когда-то звали Иваном, лязгая зубами и полузакрыв глаза, помог своему несчастному господину надеть пиджак.
— Теперь я могу войти? — спросила девица Бахофен с некоторой музыкальной застенчивостью. И неторопливо вступила, покачивая бедрами.
— Пошире откройте глаза, господин Эмбер, — воскликнул Густав. — Я хочу, чтобы вы полюбовались дамой, согласившейся украсить ваш дом.
— Ты неисправим, — промурлыкала девица Бахофен с кривоватой улыбкой.
— Присядь, дорогая. На кроватку. Присядьте, господин Эмбер. Присядьте, профессор. Минута молчания. Поэзия с философией должны поразмыслить, в то время как сила и красота… а недурно отапливают вашу квартирку, господин Эмбер. Нуте-с, а теперь, если бы я был
— Нет, Liebling,[53] нет, — сказала девица Бахофен. — Пойдем отсюда. Меня тошнит от этой квартиры. Мы этим дома займемся, мой сладенький.
— А по-моему, прекрасное место, — неодобрительно пробормотал Густав.
— Il est saoul[54], — выговорил Эмбер.
— Нет, правда, все эти зеркала и ковры обещают столь дивные восточные неги, я просто не в силах устоять перед ними.
— Il est compltement saoul,[55] — сказал Эмбер и заплакал.
Миловидная девица Бахофен решительно подхватила своего дружка под руку и после некоторых увещеваний убедила его препроводить Эмбера в ожидавший их черный полицейский автомобиль. Когда они ушли, Иван впал в истерику, выволок с чердака старый велосипед, снес его вниз по лестнице и уехал. Круг запер квартиру и медленно поплелся домой.
8
Удивительно ярким выглядел город в лучах последнего солнца: стояли Красные Деньки, особенность этих мест. Они наступали в ряд за первыми заморозками, и счастлив был заезжий турист, навестивший
