Полюс

я объясню, что крепок я и жаден,
что проглотить я мог бы не двенадцать,
а сотни миль, — так жизнь во мне упорна.
От голода, от ветра ледяного
во мне все силы собрались в одну
горячую тугую точку… Точка
такая может все на свете…

(Пауза.)

                                      Джонсон,
ты что? Помочь?

ДЖОНСОН:

                        Я сам — не беспокойся…
Я, Флэминг, выхожу…

ФЛЭМИНГ:

                               Куда же ты?..

ДЖОНСОН:

Так, — поглядеть хочу я, не видать ли
чего-нибудь. Я, может быть, пробуду
довольно долго{4}…

ФЛЭМИНГ:

                           Ты — смотри — в метели
не заблудись…
                     Ушел… Вот чудо: может
еще ходить, хоть ноги у него
гниют…

(Пауза.)

          Какая буря! Вот палатка
дрожит от снегового гула…

КИНГСЛИ:

(бредит)

                                        Джесси,
моя любовь, — как хорошо… Мы полюс
видали, я привез тебе пингвина.
Ты, Джесси, посмотри, какой он гла…
гла… гладенький… и ковыляет… Джесси,
ты жимолость{5}…

(Смеется.)

ФЛЭМИНГ:

                          Счастливец… Никого-то
нет у меня, о ком бы мог я бредить…
У капитана в Лондоне жена,
сын маленький{6}. У Кингсли — вот — невеста,
почти вдова… У Джонсона — не знаю,
мать, кажется{7}… Вот глупый, — вздумал тоже
пойти гулять. Смешной он, право, — Джонсон.
Жизнь для него — смесь подвига и шутки,
не знает он сомнений, и пряма
душа его, как тень столба на ровном
снегу… Счастливец… Я же трус, должно быть:
меня влекла опасность, — но ведь так же
и женщин пропасти влекут. Неладно
я прожил жизнь… Юнгой был, водолазом;
метал гарпун в неслыханных морях.
О, эти годы плаваний, скитаний,
томлений!.. Мало жизнь мне подарила
Ночей спокойных, дней благих… И все же…

КИНГСЛИ:

(бредит)

Поддай! Поддай! Так! Молодец! Скорее!
Бей! Не зевай! По голу!.. Отче наш,
иже еси…