— Тише ты, — сказала Марго. — Вот уже камень.
Этот камень, большой серый камень, поросший с краю вьюном и похожий на овцу, отмечал тот предел, после которого опасно было разговаривать. Они пошли молча и через несколько минут уже подходили к садовым воротам. Марго вдруг засмеялась, указывая на белку. Рекс швырнул в нее камнем, но не попал.
— Ах, убей ее, — они, говорят, страшно портят деревья, — сказала Марго тихо.
— Кто портит деревья? — громко спросил голос Альбинуса.
Он стоял — слегка покачиваясь, среди кустов сирени на каменных ступеньках, там, где тропинка переходила в садовую площадку.
— Марго, с кем ты говоришь? — продолжал он и вдруг оступился и тяжело осел, выронив трость.
— Как ты смеешь так далеко заходить? — воскликнула она и грубовато помогла ему подняться. Зернышки гравия впились ему в ладони, он топырил пальцы и пытался соскрести с них гравий, как обычно делают дети.
— Я старалась поймать белку, — заявила Марго, суя ему в руку трость. — А ты что думал?
— Мне казалось… — начал Альбинус. — Кто тут? — вдруг отрывисто крикнул он и, чуть опять не потеряв равновесие, повернулся в сторону Рекса, который осторожно шел по траве.
— Никого нет, — сказала Марго. — Я одна. Чего ты бесишься? — Она чувствовала, что ее терпение на пределе.
— Поведи меня домой, — сказал он чуть не плача. — Здесь слишком много звуков. Деревья, ветер, белка, множество вещей, опознать которые я не могу. Я не знаю, что кругом происходит. Так шумно.
— Я буду теперь запирать тебя, — сказала она и потянула за собой в дом.
Потом, как обычно, солнце зашло за соседнюю седловину. Марго и Рекс, как обычно, сидели рядышком на диване и курили, а в двух саженях от них сидел в кожаном кресле Альбинус, уставившись на них неподвижными мутно-голубыми глазами. Марго, по его просьбе, рассказывала ему свое детство. Это занятие доставляло ей удовольствие. Он рано пошел спать, долго поднимался по лестнице, стараясь установить подошвой и тростью индивидуальность каждой ступени.
Среди ночи он проснулся, нащупал на голом циферблате будильника стрелки: была половина второго. Странное беспокойство. Что-то все мешало ему последнее время сосредоточить ум на тех важных, хороших мыслях, которые одни помогали бороться с ужасом слепоты.
Он лежал и думал: «В чем дело? Элизабет? Нет, она далеко, на самой глубине его слепоты. Милая, бледная, грустная тень, которую нельзя тревожить. Марго? И это не то. Мы с ней сейчас живем как брат с сестрой, но ведь это временно. В чем же дело?»
Не зная толком, в чем дело, он сполз с постели и ощупью добрался до двери Марго (лишь через нее можно было выйти из его комнаты). Марго всегда запирала эту дверь на ночь. Вот и сейчас она была заперта.
«Какая она у меня умница», — подумал он нежно и приложил ухо к замочной скважине, чтобы послушать, как она дышит во сне. Но ничего не услышал.
— Тихая как мышка, — прошептал он. — Вот бы сейчас погладить ее по голове и сразу уйти. Может быть, она забыла запереться.
Без особой надежды он нажал. Нет, она не забыла.
Он вдруг вспомнил, как прыщавым отроком в душную летнюю ночь, в чьей-то усадьбе на Рейне, он перелез по карнизу в комнату горничной (которая, впрочем, как оказалось, спала не одна). Но тогда он был легок и ловок, а кроме того — зряч.
«А почему бы не попробовать? — подумал он с меланхолическим озорством. — Ну разобьюсь. Не все ли равно?»
Он нашел свою трость и, высунувшись в окно, повел ею влево вдоль карниза к соседнему окну. Оно было открыто, и стекло звякнуло, когда трость задела его.
«Как она крепко спит! — подумал он. — Устает за день, возится со мной».
Втягивая обратно трость, он зацепил за что-то. Трость выскользнула из его рук и с мягким стуком упала.
Держась за подоконник, он перелез на карниз, нащупал рядом нечто — предположительно водосточную трубу, — переступил через ее холодное железное колено и сразу ухватился за следующий подоконник.
«Как просто!» — подумал он не без гордости и, тихо сказав: «Ку-ку, Марго!» — попытался вползти в открытое окно. Он поскользнулся и чуть не упал в подразумеваемый сад. Сильно забилось сердце. Перевалив через подоконник, он сбил какой-то тяжелый предмет, который бухнул на пол.
Альбинус остановился, капли пота щекотали лицо. К ладони пристало что-то липкое (сосновая смола, выступившая из досок: дом-то ведь сосновый).
— Марго, милая, — сказал он бодро. Тишина. Он нашел постель, она была девственно прикрыта чем-то кружевным.
Альбинус сел на постель и стал соображать. Если постель была бы открытая и теплая, то тогда понятно, она сейчас вернется.
Погодя он вышел в коридор (испытывая большие затруднения из-за отсутствия трости) и прислушался. Ему показалось, что где-то раздался тихий ноющий звук — не то скрип, не то шорох. Ему стало почему-то страшно. Он громко крикнул:
— Марго, где ты?
По-прежнему тишина. Потом где-то открылась дверь.
— Марго, Марго! — повторил он и двинулся по коридору.
— Да-да, я здесь, — раздался ее спокойный голос.
— Что случилось, Марго? Почему ты до сих пор не легла?
Она столкнулась с ним — в коридоре было темно, — и, на мгновение коснувшись ее, он почувствовал, что она голая.
— Я лежала на солнце, — сказала она. — Как всегда по утрам.
— Но сейчас ночь, — воскликнул он, тяжело дыша. — Я не понимаю. Тут что-то не то. Я знаю, потому что нащупал стрелки часов. Сейчас половина второго.
— Глупости, сейчас половина седьмого и чудное солнечное утро. Будильник твой испорчен. Слишком часто трогаешь стрелки. Но позволь, как ты выбрался сюда?
— Марго, это правда, что утро? Ты говоришь правду?
Она вдруг подошла к нему вплотную, встала на цыпочки и обвила, как встарь, его шею.
— Хотя и утро, — сказала она тихо, — но если ты хочешь, если ты хочешь, милый… В виде большого исключения…
Это был для нее трудный шаг, но единственный правильный. Альбинус не успел обратить внимания на сырость воздуха, на то, что птицы еще не поют. Было только одно — буйное баснословное блаженство, после которого он сразу уснул и спал до полудня. Когда он проснулся, Марго выругала его за героический переход из окна в окно, еще пуще рассердилась, увидя его грустную улыбку, и ударила его по щеке.
Весь день он просидел в гостиной и вспоминал, какое это было счастье утром, и гадал, через сколько дней оно повторится. Вдруг, совершенно явственно, он услышал, как кто-то коротко откашлялся. Это не могла быть Марго. Он знал, что она на кухне.
— Кто тут? — спросил он.
Никто не ответил.
«Опять галлюцинация», — устало подумал Альбинус и вдруг понял, что именно его тревожило ночью, — да-да, вот эти странные звуки, которые он иногда слышит.
— Скажи, Марго, — обратился он к ней, когда она вернулась, — тут никого не бывает в доме, кроме Эмилии? Ты уверена?
— Дурак! — ответила она лаконично.
Но однажды возникшее подозрение уже не давало ему покоя. Он сидел весь день на одном месте, мрачно прислушиваясь.
Рекса это забавляло чрезвычайно, и, несмотря на то что Марго умоляла его быть осторожным, он не обращал на ее призывы никакого внимания. Раз, например, сидя в полуметре от Альбинуса, он стал искусно насвистывать, как иволга. Марго принуждена была Альбинусу объяснить, что птичка села на подоконник и
