новых сделок. Как только приток, перенаправленный в индивидуальные банковские ячейки, стал иссякать, вложенные деньги пришлось изымать. Это не всегда можно было сделать быстро. Задерживались выплаты клиентам за проданные квартиры, агентам с опозданием выдавались комиссионные за уже закрытые сделки, десятки агентств балансировали на грани банкротства. В декабре 1997 года рухнул гигант — агентство «Дом Плюс». По разным оценкам, количество денег, которое потеряли клиенты, колебалось от 3 до 6 миллионов долларов.
Паника охватила всех участников рынка недвижимости. В течение полугода упали агентства «Дива», «Союз-Гарант», «Икстлан», «Клондайк» и ряд мелких фирм, названия которых уже и не вспомнить. В агентствах на досках объявлений висели черные списки агентств, с которыми не рекомендуется работать.
Агенты стали заложниками обстоятельств. Ходили страшные слухи, что некоторые «правильные пацаны», потеряв деньги в рухнувших агентствах, начинали требовать их от агентов, проводивших сделку, вынуждая продавать собственные квартиры.
Риелторы, работавшие в рухнувших фирмах, продолжали вести дела с клиентами, потерявшими авансы, практически бесплатно — делалось все, чтобы закрыть сделки любой ценой. Смотреть в глаза пострадавшим клиентам не мог никто.
При этом рынок бурлил. Всю осень и начало зимы, до нового, 1998 года, цены росли, все выставленные на продажу квартиры буквально сметались покупателями.
В такой атмосфере мы работали вплоть до лета 1998 года. Потом страсти понемногу улеглись. Жизнь вошла в колею.
Глава 9
О лучшей подруге и о ледниковом периоде в моей жизни
Следующей моей клиенткой стала моя лучшая подруга. Прежде чем описывать сделку с ее квартирой, я хочу написать про нее саму — ничего не приукрашивая и не сгущая краски.
Мою лучшую подругу звали Мариной. Мы познакомились с ней в далеком 1990 году при драматических обстоятельствах. 1990 год был ледниковым периодом в моей жизни. Ледниковый период — это эпоха, когда все, что вы любили, к чему вы привыкли, чего вы добились, чем вы владели, исчезает, сметаемое ледяным валом, упорно утюжащим вашу жизнь. От прошлой жизни у меня оставалась только машина — 24-я «Волга» — моя радость, моя девочка, моя подружка. Мы были с ней единым целым, двигаясь по городу в пестром дневном потоке и летая по темным ночным трассам.
В январе 1990 года я потеряла все — жилье, работу и, самое главное, здоровье. У меня был сложный осколочный перелом локтевой кости. Дочку я отправила к своим родителям в другой город, десятилетний сын был со мной. Мы кочевали по знакомым. Нужно было срочно ложиться на операцию, но не с кем было оставить ребенка на неделю, и некуда было возвращаться из больницы. Мне отчаянно была нужна помощь.
Я сидела на кухне у подруги детства, с которой мы вместе учились в школе, и обсуждала с ней ситуацию. Она жила в однокомнатной хрущевке с мужем и дочкой. Свободным в ее квартире был разве что пятачок в прихожей, на котором можно было бы уместить коврик для кошки. В дверь позвонили.
— Это моя приятельница, — объяснила мне подруга. — Принесла мне книги.
Вошла невысокая женщина с коротко остриженными мягкими волосами, высокими скулами — явной примесью татарской крови, небольшими серо-голубыми глазами с восточным разрезом, опушенными короткими ресницами. Правильное лицо с сеточкой мелких морщинок вокруг глаз и детская улыбка, которую совсем не портил заметный недостаток нескольких коренных зубов.
— Здравствуйте, — поздоровалась она со мной, войдя на кухню. — Меня зовут Марина.
Мы пили чай и разговаривали уже втроем. Расспросив меня о моих проблемах, Марина улыбнулась и сказала: «Я не работаю. Можешь оставить сына у меня».
Так началась наша дружба. Через два часа я с сыном вошла в ее двухкомнатную квартиру на проспекте Просвещения.
Вошла и застыла на пороге. Везде, куда доставал взгляд, был потрясающий бардак. На большом круглом столе в прихожей лежала гора вещей, состоящая из газет, перчаток, полиэтиленовых пакетов, трусов, детской скакалки, старой сумки с оторванной ручкой и большой грязной кастрюли. В кухне все поверхности были покрыты немытой посудой, банками, коробками с какой-то едой, вазами с засохшими цветами, скомканными кухонными полотенцами. В комнатах одежда лежала везде — на диванах, книжных полках, стульях и просто на полу. Для полноты картины не хватало грязных носков на люстре. Их не было просто потому, что люстра отсутствовала как таковая — под потолком висела пыльная лампочка в черном патроне.
Заметив мое вытянувшееся лицо, Марина сказала:
— Тут у меня беспорядок, но ты не удивляйся. Это я генеральную уборку начала, да пока не закончила.
Я промолчала. Генеральной уборкой в этой квартире не пахло. Палеозойские отложения мусора, прикрытые книжными завалами юрского периода, плавно переходили в слой тряпок, сформировавшийся в кайнозойскую эру. Это был образ жизни.
На следующий день я легла на операцию. Сын остался у Марины.
Через неделю меня выписали из больницы с гипсом, закрывавшим правую руку от плеча до кончиков пальцев.
— Минимум десять недель, а дальше будет видно, — строго ответил хирург на мой вопрос о сроках снятия гипса, царапая что-то важное в истории болезни.
Я вернулась к Марине. Через неделю сына забрала свекровь. У меня оставались некоторые деньги, и я собиралась снять комнату.
— Ну и куда ты пойдешь, убогая? — спросила Марина, глядя на мою подвешенную на косынке руку. — Ты ж сама с себя джинсы снять не можешь.
— Джинсы снять могу, — не согласилась я. — С остальным труднее.
— Поживи уж, пока гипс снимут. Ты нам не мешаешь, — сказала Марина.
Нужно было начинать жизнь с нуля. Нуль стоял перед моими глазами, кривлялся, издевательски скукоживался в куриную гузку и с неприличным звуком расправлял отверстие, горделиво поводя жирными боками. Мне нужен был тайм-аут. Мне очень нужен был тайм-аут, хотя бы до конца болезни. Я приняла ее предложение.
Семья, в которой я осталась жить, состояла из трех человек и собаки. Маринин муж Степан, молчаливый высокий мужчина, был старше нее на двенадцать лет. Он был геологом, потерявшим здоровье на разведке залежей радиоактивных пород, и работал в НИИ, связанном с геологией. Дочка Леночка — удивительной красоты девочка, похожая на молодую Грету Гарбо, была старше моего сына на два года — ей было двенадцать. Собака Чара, черная лайка, еще щенком подобранная Степаном на пустыре около дома, была спокойным и умным зверем с одним явным тараканом в голове — она категорически отказывалась оставаться дома одна. Исцарапанная до стальной основы внутренняя сторона входной двери в квартиру и сгрызенные в хлам наличники напоминали хозяевам о том, что дома их ждут с нетерпением.
Немного обжившись, я попыталась внести свой вклад в Маринино домашнее хозяйство.
— Марин, давай я разберу вещи в гостиной, — предложила я подруге. — Рассортирую и разложу в шкафу.
Марина изменилась в лице.
— Ничего не надо разбирать. Я все сделаю сама. Ты лучше телевизор посмотри или почитай.
Я не могла сидеть без дела. Списав реакцию Марины на деликатное нежелание эксплуатировать инвалида, коим я тогда была, я дождалась, когда она уйдет по делам.
— Леночка, — сказала я. — Давай поможем маме, наведем порядок.
— Бесполезно, теть Тань, — сказал ребенок. — Я уже пыталась. Ничего вы с этим не сделаете.
