Не то — сгоришь в геенне огневой. За всех, кого колючкой ранишь тут, Тебе стократно в бездне воздадут. И будет пламень вкруг тебя жесток За тех, кого хоть искрой ты обжег. Отнимешь нить у нищих, эта нить Удавом вырастет — тебя душить. Ты властен. Над тобою — никого. Но ты — палач народа твоего. Насильник обездоленных людей, Насильник ты и для души своей. Взгляни: ты в скверне по уши погряз! Беги, пока твой разум не погас, Уйди от зла, добром наполни мир! А ты, восстав от сна, бежишь на пир. Подобен раю, светел и высок Для пиршества украшенный чертог. Но в киноварной росписи его Алеет кровь народа твоего. Завеса, чья неслыханна цена, Не из парчи — из жизней соткана. Украшен жемчугами твой шатер, — Ты у народа отнял их, как вор! Чтоб яшму взять для арки и стены, Гробницы древние разорены. Вот на пиру садишься ты на трон. Фиал вином шипучим опенен. Там кравчие снуют — полны красы, Вельможи льнут к ногам твоим, как псы. Чтоб жажду утолить, шербет, вино — В стократном им количестве дано. Там речи — пустословие одно, Их верным слушать стыдно и грешно. Там сквернословья слышен пьяный хор, Там непотребства оскорбляют взор. Покамест день сияет над землей, На сборище разгульном чин такой. Когда ж звезда вечерняя блеснет И ночь страницу дня перечеркнет, Зажгутся свечи, но бесчинство то ж Идет и у тебя, и у вельмож. Свеча, пылая, плачет над тобой, И, падая, рыдает кубок твой. «Дай денег!» — казначею ты кричишь И, как петух охриплый, голосишь. Так целый день в тени твоих палат Царят разгул, и скверна, и разврат. Забыт завет пророка! От вина Толпа твоих гостей пьяным-пьяна.
