– Сначала покажи что, – взял себя в руки капитан.
– Он отдал ее в монастырь непоколянок.[9] Смотри, – Габлер пододвинул капитану копию документа о принятии девочки по имени Йоля, фамилия неизвестна. Возраст приблизительно восемь лет. Место рождения и жительства не установлено. – Нигде не написано, что она сирота, – продолжал поручник. – Ясно, Дэмбовский не мог этого утверждать. Читай дальше. Девочка принята монастырем 15 октября 1945 года. Подпись! А? Кшиштов Дэмбовский.
Габлер упал в кресло.
– Действительно, это уже кое-что, – признался капитан.
– В пятидесятых годах монастырь был закрыт. Вот копия из архива епископской курии. Там сестры вели собственную документацию. Одна из монахинь, врач, по специальности фтизиатр, перешла к открытой практике. Работала в районной лаборатории рентгенологом. Сохранила за собой только право ношения монашеского платья. Она поместила девочку на станции в Люблине у своих родственников. Девочка жила там до получения аттестата зрелости. Она была исключительно способной, и поэтому монахиня не хотела потерять ее из виду. Эта монахиня помогала ей до окончания средней школы. А дальше Йоля помогла себе сама. Однажды, после выпускного вечера, она собрала свои манатки и покинула станцию. Не предупредив опекунов и не оставив никаких сведений о том, куда идет. Хорошо, да?
– Хм. Скорее странно. Неблагодарность у военных детей – редкость, – заметил капитан.
– Погоди, погоди, она попрощалась. Своеобразно и только с монашкой. В день побега она пришла в амбулаторию к сестре Марии. Но ни словом не обмолвилась, что уезжает. Поблагодарила ее за крышу над головой, одежду, книги, за то, что никогда не была голодной. Сестра Мария очень удивилась такой словоохотливости. Ребенком Йоля была молчаливым и замкнутым. Эта черта характера у нее осталась. Мария решила, что у каждого наступает такой момент, когда хочется открыться. Выговориться. Не важно, в какой момент это наступает и где. Кроме того, обстоятельства объясняли внезапную сердечность девочки. Она только что сдала экзамены на аттестат зрелости. С тех пор Йоля у монахини больше не появилась. Со станции дали знать, что вещи свои она забрала. Мария все поняла: неожиданная исповедь была прощанием.
– Тогда мне непонятна реакция монахини, – рассердился капитан. – Не попытаться найти ребенка? Ведь она столько в нее вложила!
– Разве ты не понимаешь, что у них совершенно другой взгляд на мир, – заметил Габлер, – они по-иному оценивают человеческие поступки, их мотивы, чем ты и я. Им нельзя привязываться к одному человеку, иметь отца, детей, мать, братьев и родственников в нашем понимании слова.
– Не трещи у меня над ухом, – скривился Корда. Он сосредоточенно думал.
«Должно быть, что-то случилось, что-то произошло, и это что-то послужило причиной ее ухода. В Люблине есть хороший университет, ей не надо было искать лучшего учебного заведения, если она собиралась учиться. Черт побери, ничего не понимаю», – он рассердился не на шутку.
– Люди без прошлого, которые не знают, кто они, откуда взялись, реагируют иначе на многие вещи, чем ты и я, – проговорил обиженный Габлер. Наконец-то он принес шефу новый, что-то обещающий след, а тот только злится. – У таких детей нарушено психическое равновесие, – вырвалось у поручника. – Чего здесь еще искать? Сколько времени и сил мы потратили на поиски убежавших из детских домов? Ты ведешь себя так, как будто сам десятки раз не задавал этим детям вопрос, почему они все время удирают, странствуют, бродят, хотя у них есть теплые постели и печь.
– Ну-ну, не учи меня! – крикнул капитан. – Не будем вспоминать, что я делал в других случаях, хорошо? Впрочем, все они разные. И этот тоже имеет свои особенности, пока мне не известные. Сделай одолжение, посиди минуту тихо.
Поручник повернулся к капитану спиной, демонстрируя этим полное безразличие и обиду.
«Чего-то испугалась? Кого-то встретила? – размышлял капитан. – Кого? Кто ее напугал? Кто? В чем тут дело?»
– Был ли кто-нибудь из наших людей на станции? – наконец спросил он, словно превозмогая забытую боль.
– А как ты думаешь? – искренне возмутился поручник. – Комиссариант в Люблине проверял данные. Опрашивали монахиню и соучеников Йоли по гимназии. Ты думаешь, что имеешь дело с новичками? Просто мы споткнулись на прописке, но это только вопрос времени. Человек не иголка. В бюро учета населения не указано, куда она выехала. Через несколько дней тебе на тарелочке принесут историю ее путешествия. А еще через несколько дней доставят и девчонку.
«Я не очень в это верю», – думал капитан с нарастающим раздражением.
– Если ты так все хорошо знаешь, – ответил он вызывающе, – то, может, скажешь, в тот день или незадолго до того, как девочка исчезла из Люблина, не посещал ли ее кто-нибудь чужой? Тот, чей адрес и фамилию ты не знаешь и не скоро будешь знать? – говоря это, он внимательно смотрел на поручника.
На самодовольном лице Габлера, пышущем здоровьем, появилось разочарование.
– Этого я не знаю, – согласился он почти покорно.
– Тогда поезжай в Люблин и узнай! – прикрикнул капитан. – И поживее. А то другого случая для разговора с этим несчастным ребенком, а тем самым и со мной, может не представиться.
«Этому ребенку, – подумал Габлер, не теряя самообладания, – тридцать четыре года».
Глава IX
Он выдвинул большой ящик секретера и поставил его на пол, когда услышал скрежет ключа в замке. Задвинуть ящики обратно времени не было. От старости секретер весь растрескался, планки ящика цеплялись о заусенцы облупливающейся фанеровки. Он уже много раз давал себе слово, что пригласит реставратора.
«Черт возьми, этого я не предвидел. Как это так получилось? Что ей сказать?»
У Ирэны были вторые ключи. И прежде чем он успел подумать, что совершил глупость, так как с определенного времени уже ничего нельзя было делать как раньше, она стояла на пороге.
