высился толстяк, не знавший ни одного стихотворения. Едва учительница произнесла: «По домам!», как Юра опрометью кинулся из класса и угодил в добрые руки матери. Она всё видела, всё поняла.
— Не горюй, сыночек, ты ещё выше всех вымахаешь!..
И как в воду глядела Анна Тимофеевна: выше всех современников вымахал её сын незабываемым апрельским днём 1961 года.
ЖИЛИЩА БОГАТЫРЕЙ
Учительница Ксения Герасимовна сказала, что поведёт их на экскурсию. Она ясно сказала «поведёт», но почему-то всем послышалось «повезёт». Наверное, в самом непривычном слове «экскурсия» заложено что-то будящее мысль о дальних землях, незнакомых городах. Стали думать, куда же их повезут. В Смоленск? Там немцы. В Вязьму? Там тоже немцы. В Гжатск? Он эвакуируется. Неужели в Москву?
Нет, экскурсия предстояла совсем недальная — на зады деревни. Тихая гжатская земля, село Клушино и его окрестности не раз оказывались полем ожесточённых битв русского воинства с иноземными захватчиками. А в глубокой старине русские богатыри стояли тут на страже молодого зарождающегося государства россов.
Прямо за околицей учительница показала ребятам невысокую округлённую насыпь, по которой едва приметно вился выложенный камнем желобок — след древней дороги.
— Эти насыпи называются «жилища богатырей», — объяснила Ксения Герасимовна. — Кто знает, почему?..
Ребята молчали.
— Тут богатыри жили? — сообразил Пузан.
— Не просто жили, а русскую землю охраняли. И друг с дружкой перекликались. — Учительница вскарабкалась на насыпь и, поднеся ладонь рупором ко рту, закричала: — Ого-го!.. Спокойно ли у вас, други-витязи?.. Не тревожит ли рать вражеская?
Ветер взметнул и растрепал её седые волосы, но она будто не заметила, к чему-то прислушиваясь. И дождалась ответа — из бесконечной дали глухо, но твёрдо прозвучало:
— Нет спокоя нам, други-витязи!.. Тучей чёрной ползёт рать вражеская!..
Но, может быть, Юре Гагарину только почудился сумрачный голос далёкого предка?
Ксения Герасимовна сбежала вниз и подвела ребят к могильному кургану за колхозной ригой.
— Здесь покоятся русские воины, которые в семнадцатом веке гетману Жолкевскому путь на Москву заступили. Страшная была битва. Воевода Дмитрий Шуйский, царёв брат, чуть не всю рать положил. Но и от воинства гетмана не много уцелело. Жолкевский печалился: «Ещё одна такая победа, и нам конец». Так оно после и сталось… А вот скажите, ребята, кто ещё через Клушино на Москву шёл?
— Наполеон!.. — враз вскричало несколько учеников.
— Правильно, Наполеон! Вот какое историческое место наше Клушино, — с гордостью сказала учительница.
— Ксения Герасимовна, а Гитлер сюда не придёт? — спросил Пузан.
— С чего ты взял?
— Беженцы говорят, он уже под Гжатском.
— Москвы Гитлеру не видать как своих ушей, — твёрдым голосом сказала Ксения Герасимовна, уклонившись, однако, от прямого ответа…
— Ну, а к нам? — настаивал Пузан.
Ответа он не дождался. Из-за леса на низком, почти бреющем полёте стремительно вынесся немецкий самолёт и хлестнул пулемётной очередью.
— Ложись! — закричала Ксения Герасимовна.
Дети распластались на земле, где кто стоял. Им отчётливо видны были пауки свастик на крыльях и чёрные кресты на фюзеляже.
Самолёт пошёл на деревню. Громко, отгулчиво забили его крупнокалиберные пулемёты.
— Зажигалки! — крикнула конопатая девочка Былинкина. — Он кидает зажигалки!
Над избами занялось пламя. Столбом повалил чёрный дым.
— Школа горит! — отчаянно крикнул Юра.
Со всех ног ребята кинулись к деревне.
— Стойте!.. Куда вы?.. — тщетно взывала Ксения Герасимовна.
Никто её не слушал, и учительница, подобрав в шагу юбку, припустила вдогон.
Когда они достигли Клушино, воздушный разбойник, сделав своё чёрное и бессмысленное дело, убрался восвояси. Деревня горела с разных концов. Неподалёку от полыхающего здания школы лежала навзничь, головой в лопухи, молодая женщина. Её заголившиеся вывернутые ноги казались чужими телу.
— Дуня… почтальонша…
То была первая убитая в Клушино, и дети не решались к ней подойти. Ксения Герасимовна одёрнула на погибшей юбку и прикрыла ей платком лицо.
От конторы подбежали мужики, с ног до головы испачканные глиной — видать, отлёживались в огороде, — подняли Дуню и унесли.
И тут все услышали плач, прерывистый, взахлёб, похожий на кудахтанье.
На чурбаке, у школьного дровяного сарая, сидела незнакомая девочка и горько плакала, прижимая кулаки к глазам. Ребята окружили незнакомку.
— Ты кто такая? — спросила Ксения Герасимовна, присев на корточки.
Рыдания стали громче.
— Откуда ты, девочка?
Ксения Герасимовна сильно и умело отвела маленькие кулаки. Открылась рыжая пестрядь веснушек, на переносье сливающихся в одну сплошную веснушку. И понадобилось время, чтобы высмотреть нос кнопкой, круглые щёки, капризный рот и чёрные заплаканные глаза. Лицо девочки напоминало апельсин, в который на смех всунули два уголька. И дети сразу оценили это маленькое чудо.
— Вот это да! — восхитился Пузан. — Она пестрее Людки Былинкиной!
— Сравнил тоже! — подхватил чернявый, как жук, Пека Фрязин. — Людке до нее как до небес!
— Помолчите, ребята, — строго сказала Ксения Герасимовна. — Ты откуда, девочка?
— Мясоедовские мы, — по-взрослому ответила та.
— Как тебя звать?
— Настя.
— А фамилия?
— Жигалина.
— Постой, ты не предколхоза дочь?
— Ага!
— А как здесь очутилась?
— Меня мамка привела. К тётке Дуне жить.
— Дуня вам родная?
— Ага. Она тёти Валина дочка.
— А где же твои родители?
— Папка в этом… ополчении, а мамка в госпитале.
Ксения Герасимовна чуть помолчала, что-то соображая внутри себя.
— Слезами горю не поможешь, — сказала она решительно. — Пойдём, будешь со мной жить…
Клушинскую школу перевели в колхозное правление. Сюда же переколотили школьную вывеску.
После уроков, когда ребята гуртом выкатились на улицу, Пузан предложил Пеке Фрязину:
