Повёл амбань невест показывать. Привёл в большой дом. В том доме большая комната. В той комнате сто окон. В тех окнах по сто разноцветных стёкол. В той комнате рядком невесты стоят, да столько, что у Солодо глаза разбежались. А Алюмке их вдвое больше кажется: он каждую невесту по отдельности каждым глазом видит. Стоят невесты, за каждой — раб стоит, за каждой — приданое горой навалено.
Солодо на рабов смотрит: который покрепче. А Алюмка на невест глаза таращит. Только кто их разберёт, которая лучше: у всех лица под покрывалом. Говорит Алюмка амбаню:
— Мне бы в лицо хоть одной посмотреть!
— Нельзя, — говорит амбань, — на царских дочерей смотреть — ослепнешь, того и гляди!
— Хорошие все! — шепчет Солодо сыну, от жадности весь трясётся. — Видишь, какое приданое!
Уже до конца ряда нивхи доходят, вдруг глядят: за одной невестой два раба стоят. Чуть не запрыгал от радости Солодо. Шипит сыну на ухо.
— Вот эту выбирай! Видно, из царских дочерей самая царская!..
Отдали Хоинга свой выкуп, невесту получили. Амбань им целый баркас двухмачтовый дал за невестой: шелков, чая, рису, муки на целый год. Рабы на руках невесту несут. «Наша госпожа, говорят, ногами не ходит. Такие у неё ножки маленькие, что на земле её не держат!»
Солодо с наряда невесты глаз не сводит. Халат на ней тканный золотыми драконами, на голове шляпа с бубенчиками, птичками, цветами — такая, не разберёшь, где под ней голова помещается. На руках серебряные кольца гремят. В руках — веер из бамбуковых палочек и рисовой бумаги, золотом разрисованный. Как развернёт его невеста Алюмки, так и скроется вся за ним. Хотел Алюмка на лицо своей суженой взглянуть, да невеста не даёт покрывало снять. Утешает его Солодо:
— Потерпи, Алюмка, до дома!
Поехали Хоинга домой.
Ехали, ехали по Сунгари, уже к Амуру подъезжать стали. Напали тут на них разбойники-хунхузы. Бороды в красный цвет выкрашены. Копья в два роста длиной. Мечи у них в две ладони шириной. Как вороны на падаль, налетели они на баркас на своём чёрном сампане в сорок весел!
Всё пограбили хунхузы у Солодо. Тот едва-едва умолил жизнь им оставить. Весь баркас очистили разбойники. А невеста Алюмки в своём богатом наряде сидит — не шелохнётся. Подступились к ней хунхузы, окружили, покрывало подняли да как бросятся врассьшную! Вмиг с баркаса убрались. На свой чёрный сампан с жёлтым парусам сели — и след их простыл!
— Видно, чуть не ослепли от красоты царской дочери! — говорит Солодо сыну.
Вниз по течению скорей ехать, чем рассказывать. Быстро поплыли Солодо с сыном. Плывут, радуются тому, что хоть невесту хунхузы не взяли, тронуть не посмели.
В родное стойбище вернулись.
Хоть приданого и не привезли, зато никанскую красавицу в дом Алюмки ввели. Гости в дом набежали — невесту Алюмки смотреть. Открыл Алюмка покрывало. Поглядели нивхи и — кто куда! Последним из дома на карачках Солодо выполз.
Удивился Алюмка: куда нивхи разбежались? Стал жену рассматривать. Три дня рассматривал.
В первый день увидел он, что жена его крива на один глаз, а на другом — бельмо сидит.
Во второй день рассмотрел Алюмка, что у жены его нос на сторону глядит и зубов во рту будто никогда не бывало.
В третий день рассмотрел Алюмка, что у жены его одно плечо выше другого да малый горб на спине сидит.
Изловчился Алюмка, один глаз ладонью прикрыл, чтобы не мешал, глядит — жена-то ему в бабушки годится.
Вышел Алюмка из дома. Посидел, покурил. Слышит, вся деревня над ним хохочет: царскую дочь в жёны взял!
— Ты куда ушёл, муж мой? — кричит ему никанская девица.
— Пойду погуляю! — говорил Алюмка. — От красоты твоей глаза у меня заболели что-то! — Сел Алюмка в оморочку и уехал.
Куда уехал — кто знает? Двадцать собачьих упряжек посылал Солодо в разные стороны — сына искать. Не нашли.
