– Насадила везде бантов… и разговаривает! Подумаешь! Будто настоящий человек!
Меня разбирали смех и злость.
Мамашей он стал называть меня года три назад, когда я его после тяжкой болезни взяла к себе из больницы. Он был так слаб, что пришлось его кормить с ложечки, как ребенка.
Мать его была русская, отец поляк, но он уверяет, что предки его были немцы, и он своей безалаберностью мстит им, так как ненавидит немцев..
– Мои бюргеры в гробах переворачиваются, изводятся, что у них такой потомок. Жаль, я вот пить не могу, а то бы я им назло еще пьяницей сделался!
Сегодня у нас вышла очень неприятная сцена.
Мы возвращались с прогулки. Навстречу нам попалась пара: красивая рыжая девушка в яркой косынке, с корзиной на руке и с ней красавец-берсальер. Эта пара была удивительно эффектна. Девушка с пылающими щеками, слегка согнувшись и уперев в бок свою корзину, слушала, улыбаясь и опустив глаза, что говорил ей ее живописный кавалер. Он покручивал усы и слегка наклонялся к ней.
Это быль банальный жанр, но оба так цвели здоровьем, весельем и молодостью, что я совсем загляделась на них и, обернувшись, провожала их глазами.
Вдруг Старк дергает меня за руку и сквозь зубы говорит:
– Не смей так смотреть!
Я открываю рот от изумления:
– Да что с тобой?
– Ничего, я только не хочу, чтобы ты так смотрела.
– Значит, я не могу посмотреть на понравившееся мне лицо?
Он молчит. Я хочу рассердиться, но на лице его столько боли, что мне делается его жаль.
– Странный ты человек. Что это такое? Мимо меня проходит красивая женщина и…
– Ты не на нее смотрела…
– И на нее, и на него.
– Нет, – упрямится он.
– Что – нет?
– Ты на него взглянула не так, как ты смотришь на всех.
– Это уж из рук вон! – вспыхиваю я. – Только подумай, что ты говоришь, тебе самому станет стыдно.
Он молчит.
Я решительно поворачиваю домой.
– Тата, пожалуйста, не сердись, но я давно этим мучаюсь.
– Чем? – удивляюсь я.
– Тем, как ты иногда смотришь на мужчин.
– Я?!
– Тата, помнишь, когда там, в С., я бросился к тебе, мы еще шли по тропинке, и сказал, что я тебя люблю?
– Конечно, помню.
– Я тогда обезумел от твоего взгляда, а этим взглядом ты иногда смотришь на мужчин. Твой взгляд говорит: иди ко мне, я хочу тебя.
– Ты с ума сошел! Я ухожу!
– Нет, нет, Тата. Не сердись, это ты делаешь бессознательно, но под этим взглядом мужчина поворачивается и идет за нами… Он забывает все, забывает, что ты не одна, что ты…
– Слушай, тебе надо лечиться! И я сейчас смотрела подобным взглядом на этого солдата?
Я решительно вхожу в подъезд, поднимаюсь на лестницу. Во мне кипит злость. Я швыряю шляпу, жакет и сажусь к мольберту.
Минута, и он бросается к моим ногам.
– Тата, Тата, прости. Я так измучился ревностью! Пойми же, я так люблю тебя!
Он прижимается головой к моим коленям. Я с ним совершенно потеряла всякую волю. Мне бы прогнать его, обидеться, а я глажу его волосы.
– Ты простила? – говорит он радостно, охватывая меня руками.
– Нет, и не прощу, – отвечаю я, улыбаясь. – Если бы ты дал себе труд подумать, что ты наговорил. По- твоему выходит, что я готова броситься в объятия первого встречного, с первого взгляда!
– Да ведь ты сама мне сказала, что там, в вагоне, почувствовала ко мне страсть, а ведь я тогда был для тебя первый встречный. Ведь ты меня не знала.
Я молчу. Мне горько – ведь это неправда! Я нашла в нем воплощение типа, нравящегося мне, я нашла свой идеал красоты. Я это говорю ему.
Он грустно качает головой:
– Да, Тата, но это только страсть, она проходит. Я уже чувствую, что твоя страсть слабеет. А я отдал тебе все мое сердце, всю мою жизнь. Ты для меня не только женщина, а все в жизни. Тата! Я сойду с ума, если потеряю тебя! Я хочу, чтобы ты любила немного и человека во мне. Тата, жизнь моя, полюби меня, хоть немного полюби. Я не могу жить без этой любви!
Он поднимает голову, ресницы его мокры, эти длинные, загнутые кверху ресницы, я их целую – они так красивы.
Мы еще сидим в той же позе. Стемнело, и не стоит начинать работать. Входит Васенька.
Старк медленно поднимается с колен.
– Не беспокойтесь, прекрасный Дионисий, – говорит Васенька, пожимая ему руку. – Погода отвратительная и, если мамаша позволит, я затоплю камин и сварю вам пуншу.
Мы принимаем его предложение с удовольствием: чувствуем, что озябли.
Лицо у Васеньки очень веселое, он потирает руки.
– Чего вы радуетесь, Вербер? – спрашивает Старк.
– Пока вас не было, я тут днем поразвлекся. – Чем же?
– А вот расскажу, когда пунш сварю, – обнадеживает Васенька, растапливая камин.
Я уютно усаживаюсь на тахте между множеством подушек и подушечек. Старк полулежит рядом, прислонившись к моему плечу.
Васенька разлил нам пунш и усаживается со стаканом в руках на низком пуфе у камина.
– Хорошо так посидеть с добрыми друзьями у камина. Тепло, уютно, посторонние элементы не лезут… Ваше здоровье, мамаша!
– Ваше, сынок. Были ли вы паинькой в мое отсутствие?
– Ну это на чей взгляд! Я вам говорю, что я развлекался.
– Чем?
– А вы, мамаша, ругаться не будете? – спрашивает Васенька, охватывая руками свои острые колени и собирая лицо в мелкие морщинки.
– Он опять что-нибудь натворил! – говорю я с беспокойством.
– Если вы уже заранее взволновались, то я ничего не скажу.
– Вы должны рассказать, Васенька! Вы что-нибудь наделали ужасное?
– Ничего особенного: столкновение с посторонними элементами.
– Да будете вы говорить или нет?!
– Прекрасный Дионисий, попридержите мамашу и присмотрите, чтобы она в меня не запустила подушкой!
Я порываюсь вскочить, но Старк со смехом удерживает меня. Его смех всегда как-то отдается во всех моих нервах – его веселье ужасно заразительно, – и я, упав грудью на его колени, хохочу сама и говорю:
– Васенька, я не трону вас. Сознавайтесь, что вы натворили.
– Ничего особенного, побеседовал по душам с соотечественником.
– С каким соотечественником?
