На Катю жара действует хуже всех, и она проклинает ее все время.
– Подите под душ, – советую я, – я уже третий раз выкупалась.
– Это идея! – говорит Катя. – Может, после купания я в состоянии буду что-нибудь делать.
Она идет в дом.
– И я хочу купаться, папочка! – просит Лулу. – Позволь, я так хочу купаться.
– Душ слишком холоден, а я сейчас тебе сделаю ванну.
– Но няни нет, сегодня воскресенье.
– Если твоя мама поможет мне, мы сейчас это устроим.
Старк весь день с утра очень мил со мной – вот и теперь он таскает воду для ванны и очень весело шутит. Я приготовляю мохнатый халатик Лулу.
Сам Лулу в восторге: он, как и все дети, любит нарушение обычного порядка, а ванна среди дня – это событие. Он бегает по комнате и ловит солнечные блики, которые прыгают от воды.
Спальня залита солнечным светом. Собственно, это не спальня, а детская. Спальней она называется только потому, что рядом с маленькой плетеной кроваткой Лулу стоит узкая белая кровать его отца.
Мебель вся белая. Ни ковров, ни портьер. Маленькая мебель Лулу, его столик, его игрушки.
Все чисто, просто, гигиенично. Надо отдать должное – физический уход за ребенком прекрасный. Старк до мелочей помнит все, что в каждый данный час нужно для ребенка.
Но что он делает с его маленькой душой, с этим любящим, нежным сердцем!
А эта маленькая душа в эту минуту, выскользнув из рук отца, босиком бегает по комнате. Он так мил в одной рубашонке! Я гоняюсь за ним, целую его, а он весело визжит.
– Если ты будешь так возиться, Лулу, то ванны не будет! – объявляет Старк.
Лулу смиряется. Он покорно дает посадить себя в ванну, слегка поеживаясь от холодной воды.
Старк снимает жакет, берет кувшин и начинает поливать Лулу.
– Давайте, Эдгар, я вам заверну рукава, – предлагаю я.
– Нет, благодарю, я сам, сам.
И он мокрыми руками кое-как завертывает рукава рубашки.
Лулу одолевает шалость, он не выдерживает и неожиданно брызгает мне в лицо водой. Я отвечаю тем же.
Он вскакивает, мокрыми ручонками хватает меня за шею, тянет к воде и кричит:
– И ты идешь купаться, мамочка!
– Как он мил! Или у меня материнские глаза, или я не видала ребенка прелестнее! – говорю я. – Вот бы так в ванне нарисовать его.
– Нет уж, пожалуйста, не рисуйте! – восклицает Старк насмешливо.
– Отчего?
– Вы его перестанете любить, – объясняет он, не глядя на меня.
Не удержался, подпустил шпильку! Но я в благодушном настроении и молчу.
– Нет, мама меня не разлюбит, я вот это берегу. – И Лулу показывает коралл, висящий на его шейке.
Это один из трех кораллов, подаренных мне Стар-ком в Риме.
В тот день, когда родился ребенок, он снял с меня цепочку и только перед своим отъездом вернул ее мне.
На ней остался только один розовый шарик. Другой всегда носит Лулу. Третий…
– А где третий? – спрашиваю я. Старк молчит.
– Я берегу мой коралл, – настойчиво продолжает Лулу. – Папа говорит, что ты, мамочка, разлюбишь меня, если я его потеряю.
– Какие глупости, моя деточка! Папа шутит! Я никогда тебя не разлюблю.
– Папа мне рассказывал… Папа зимой, по вечерам, часто рассказывает мне сказки…
– Лулу, вылезай-ка из ванны, – просит Старк.
– Сейчас, папочка. Вот папа и рассказывал, что когда Бог ему дал тебя, он тебе подарил эти три коралла, а вокруг были розы… Это было ночью, папа? Ты что-то говорил про звезды и про луну?
– Довольно болтать! Сейчас же вылезай! – требует Старк нетерпеливо и слегка краснеет.
– Что за странными фантазиями вы набиваете голову ребенку! – говорю я укоризненно, вытирая Лулу мохнатым халатиком.
Старк идет к шкафу достать белье для ребенка. Я не вижу его лица, но в голосе его слышится смущение.
– Зимой я провожу почти все вечера вдвоем с ребенком, быть может, я и фантазировал вслух, ведь прошлое иногда невольно вспоминается.
Я молчу и через минуту обращаюсь к Лулу:
– Теперь ты чистенький и сухой. Папа, дайте нам чулочки.
Старк подает мне маленькие носочки, и мы начинаем обувать Лулу.
Старк стоит на коленях, я сижу на диване рядом с Лулу.
– А третье зернышко папа носит сам. У меня побольше, у тебя поменьше, – вытаскивает он мою цепочку, – а у папы такое же, как твое. Покажи, папа.
– У меня его сейчас нет! Надевай, надевай твои чулки.
– А где оно?
– Отстань, Лулу, я его потерял, – говорит Старк нетерпеливо.
– Папочка, папочка! Зачем ты его потерял?! – всплескивает Лулу руками. Он готов плакать.
– Нет, Лулу, папа шутит, он не потерял. Встань, я застегну тебе платьице.
– Нет, нет, он потерял, а то он всегда носит, – и Лулу заливается горькими слезами.
– Да покажите вы ему этот коралл, если он есть у вас, – говорю я с досадой. – Сами разводите сентиментальности, вот вам и результаты.
Старк молчит. Глаза его опущены, губы сжаты. Лулу рыдает.
– Что за глупое упрямство! – восклицаю я и, видя тонкую золотую цепочку на его шее, решительно засовываю руку за его ворот. Что это? Воспоминание забытых ощущений? Власть этого красивого тела? Моя рука невольно сжимается на его груди. Минута… я опоминаюсь, выдергиваю цепочку и говорю с притворным смехом:
– Вот Лулу! Вот, папа шутил, его коралл цел. Лулу сразу переходит от слез к бурной радости.
С еще не высохшими слезами он скачет по дивану в не-застегнутом платье.
Это была одна секунда. Но Старк поймал ее. Он поймал выражение моего лица.
Господи! Что теперь будет? Ведь я дала ему уже не надежду, а уверенность.
Пока я ловлю Лулу и застегиваю ему платье, Старк смотрит на меня знакомым мне взглядом полузакрытых глаз.
Я беру Лулу и, что-то болтая, быстро выхожу из комнаты.
Весь день я была в странном состоянии.
Неужели я могу опять испытать это чувство? Неужели я только животное – и больше ничего? Мое увлечение Старком, мою измену Илье я могла оправдать тогда поэзией этой любви, «языком богов», на котором со мной заговорили.
А вот вчерашнее чувство чем я оправдаю? Да что вчера? Я сегодня поймала себя. Забыв всякую осторожность, я сегодня утром смотрела на Старка и хотела его губ. Это не прежнее острое чувство, а что- то ноющее, томящее, пьющее. Слава богу, что он не заметил этого взгляда. Впрочем, я вчера выдала себя с головой.
Прощаясь, он поцеловал мою ладонь таким долгим поцелуем, что я выдернула руку.
Что же мне делать? За себя я не боюсь нисколько, но ведь это новые сцены. Уехать? Неужели оставить Лулу? Я не могу.
– Татьяна Александровна, – спрашивает меня Латчинов во время нашей сиесты после завтрака, – что произошло между вами и Старком, если это не секрет?
– Так, ничего, Александр Викентьевич!
– Простите, друг мой. Бестактно задавать такие вопросы, но вы сами виноваты, вы избаловали меня вашей откровенностью.
