— И во сне не приснилось бы раньше… — сказал Андрей Иванович, выбирая кресло почище. — Боже мой, Галочка!
— Папик! Мамочка… Левик мой… — вскрикнула от дверей Галочка и вихрем пронеслась к своим. — Господи, вот счастье! Да как это вы?
— Но как ты возмужала, девочка моя! Как я рад тебя видеть… Галочка, милая… И не чаяли мы, не гадали и найти тебя… А нас чуть было не расстреляли…
— Марфа, голубушка, да как же ты похудела…
— И-и, барышня, как еще живы мы с этими идолами остались! Уж так-то в Москве бились, так-то мучились…
Начался тот радостный галдеж, который всегда поднимается в таких случаях: никто не слушает, все говорят, и счастливое выражение лиц, звуки голоса, радостные жесты заменяют смысл слов.
— Ну вот что, брат, уборки тут будет на неделю… — сказал Алексей вестовому. — Так ты уж лучше нам сперва как самоварчик наладь. А?
— Слушаю, вашскородь… Сею минутую…
— А вы знаете, Галочка, Гриша здесь, арестован… — сказал Алексей, когда вестовой вышел. — Что- то вроде комиссара…
— Вы должны непременно спасти его! — всплеснув в ужасе руками — она знала уже, чем это пахнет, — живо сказала Галочка. — Вы же знаете, что он не из дурных побуждений, а из простого фантазерства…
— Я не могу в это дело вмешиваться… — сказал Алексей. — Военный суд отнесется внимательно…
— Приказали передать вашскородию… — сказал, входя, вестовой с запиской.
— Что там такое? А-а… Ну, ты можешь идти… — сказал он солдату. — Это от Гриши… Желает переговорить…
— Конечно, надо выслушать…
— Не совсем это ловко, но… Только непременно в вашем присутствии…
— Хорошо, хорошо… — сказали Сомовы вперебой. Алексей написал коротенькую записку и крикнул:
— Ефимов! Начальнику караула… — добавил он, когда вестовой вошел.
— Нет, не они виноваты, а мы, их наставники… — задумчиво сказал Андрей Иванович. — И не могу даже по совести сказать, что проектированный нами дом был плох, нет, но материал-то, да и строители, оказались из рук вон…
— Ну, это мы потом разберем, — сказала Лидия Ивановна. — А теперь давайте пособим Марфе хоть немножко порядок тут навести… Ведь можно же такое свинство устроить!.. Нет, бумаги можно в уголок сложить, Марфа, — может быть, начальству понадобятся, а ты вот давай получше какие стулья к столу отбери…
Дверь отворилась, и на пороге в сопровождении часового показался Гриша.
— Можешь идти… — сказал Алексей часовому и, когда тот вышел, сказал брату: — Наедине я не могу принять вас…
— Я ничего не имею против присутствия… ваших друзей… — смущенно отвечал Гриша.
— Стыдно, Гриша… — сказала Галочка, подходя к нему. — Нас ты так обижать не должен… Здравствуй, милый… Алексей, оставьте, голубчик, официальный тон — давайте поговорим по- человечески…
— Что… вы хотели сказать мне? — избегая смотреть на брата, спросил Алексей.
— Я знаю, что меня ждет расстрел… — с усилием заговорил Гриша. — Но, умирая, я, думаю, имею право сказать, что… что… я совсем не то, за что меня считают… Если меня ослепила… мечта… если я ошибся… я искупить свой грех согласен, но… их преступления… Нет! Все это я проклинаю и ненавижу не меньше вас…
— То есть… позволь… я не понимаю… — с удивлением проговорил Алексей. — Ты, что же, не веришь больше во всю эту чепуху? Ты не с ними?
— Нет, нет, я не с ними! — в глубоком волнении выговорил Гриша. — С ними нельзя быть никому, в ком хоть немножко живо человеческое сердце…
— А-а… В таком случае — здравствуй, милый мой Гришук! — радостно взволнованный, проговорил Алексей. — Ты меня воскресил, мальчик!
Братья горячо обнялись.
— Только одного боюсь я, — пробормотал Гриша, — это чтобы не подумали, что я таким образом жизнь свою спасаю…
— Ну, с этой стороны ты можешь быть спокоен… — сказал Алексей. — Мы все знаем, что братишка мой может накуролесить, но лгать, мы знаем, он не будет…
— Но как же ты похудел! Как изменился! — проговорила Галочка. — Да ты здоров ли?
— Здоров, но измучен… — отвечал Гриша, и вдруг губы его запрыгали. — Боже мой, что это был за ужас! Они не оставили не оплеванным ни одного уголка души… Они затоптали грязными сапогами все святое на земле. Они и знать не хотят, что есть на земле красота, чистота, невинность, закон, правда, сердце… Мы мечтали о светлой веси Господней, а попали в стадо разъяренных зверей. Пусть мы пред ними виноваты, но все же невозможно, невозможно, будучи человеком, проделывать то, что проделывают с легким сердцем они… И если бы я только мог пойти с вами против торжествующего страшного Зверя этого!
— Да почему же ты этого не можешь? — спросил Алексей. — Это вот мы бросим… — сказал он, срывая красный лоскут с рукава брата, — а завтра Галочка нашьет тебе наш трехцветный угол…
— Но ведь и по глазам меня не примут… — сказал Гриша.
— Ну, мы в этом отношении не так уж строги! — засмеялся Алексей. — У нас есть в строю и безрукие офицеры, а искалечены мы почти все…
— Эх, кабы только все поскорее так пришли в себя! — тяжело вздохнула Лидия Ивановна. — Ну вот никак, никак не могу понять, что это с людьми сделалось… Правда, наша Марфа говорит, что без нечистого тут не обошлось… А ты, Андрей Иванович, сходил бы, пока Марфа тут прибирает, за нашими съестными припасами, — хоть и не мудрящи они, а все лучше, чем ничего…
— Сейчас, сейчас…
В большие окна кротко смотрели тихие сумерки. Город утихал. Марфа, не обращая никакого внимания на то, что происходило около нее, усердно приводила все в порядок. И где-то неподалеку послышалась тихая хоровая песня солдатская — так поют русские люди около огонька, далеко от дома, который они увидят не скоро, а может быть, и никогда…
XXVI
ОДИН ИЗ СПАСИТЕЛЕЙ
В Харьков должен был приехать главнокомандующий Добровольческой армией и начальник края генерал Гай-Гаевский, слава о веселых подвигах которого уже широко распространилась повсюду. К
