которого можно было бы взвалить обвинение, с целью публично осудить весь еврейский народ... Фонарщик и его жена, на показаниях которых основывалось обвинение Бейлиса, ... на суде заявили: 'мы вообще ничего не знаем'. Они сознались, что их обоих запугала тайная полиция и что они должны были отвечать на вопросы, которых не понимали. 'Научное' обоснование кровавого навета дал католический священник с уголовным прошлым... аргументы которого были опровергнуты московским раввином Яковом Мазе, доказавшим, что Пранайтис не имел понятия о цитированных им текстах Талмуда. Два особо заслуженных русских профессора... с высокой похвалой отозвались о еврейских ценностях и разоблачили лживость гипотезы ритуального убийства» [314].
Насчет Шаховских, якобы 'вообще ничего не знавших' и не понимавших задаваемых им вопросов, отсылаем читателя к их показаниям в 'Стенографическом отчете' (Пятый день – 'Показания Шаховского' и 'Показание Ульяны Шаховской '), из чего явствует, кем они были запуганы и с какой целью. Поскольку 'заявление фонарщика' на суде приводится в 'Иудейской энциклопедии' в кавычках, что должно означать цитату из 'Стенографического отчета' о процессе, то налицо прямой подлог. Из того же отчета можно видеть, что «заслуженные профессора», защищавшие иудаизм от 'кровавого навета', в вопросе ритуальных убийств сами признали себя некомпетентными.
'Научная' Бейлисиада
Похоже, первым Киевский процесс 'научно осветил' за границей его не очень удачливый участник А. Марголин [315] – член 'Комитета защиты Бейлиса', который с января 1912 г. вошел в число защитников Бейлиса, а ранее сулил Вере Чеберяковой 40 000 рублей, если она «возьмет на себя» убийство Ющинского. Напомним, что за эту попытку подкупа свидетельницы в августе 1912 г. Марголин был отстранен от участия в процессе и после двухгодичного разбирательства 7 декабря 1913 г. постановлением Киевского окружного суда исключен из сословия присяжных поверенных. Был восстановлен в правах лишь после Февральской революции.
Неудивительно, что основная цель вышедшей в 1926 г. книги – утвердить версию 'Веры Чеберяк как убийцы' в виде самооправдания. На Киевском процессе эта версия выглядела как неуклюжая и отчаянная попытка защитников вопреки фактической стороне дела выгородить Бейлиса и хоть как-то оправдать полученные щедрые гонорары. В книге своей Марголин представляет эту версию как 'доказанную следствием', разумеется, замалчивая все, что ей противоречит. С тех пор это стало своего рода 'символом веры' бейлисиады, усомниться в котором для любого современного историка или публициста означало бы конец официальной карьеры.
Марголин сообщает немало подробностей о деятельности 'Комитета защиты Бейлиса', о настойчивых требованиях именно Грузенберга придать делу ритуальный характер, чего, по его мнению, обвинению доказать не удалось бы, а также о том, что участник 'Комитета' М. Виленский «охотно выразил свою готовность участвовать в привлечении к суду убийц Ющинского» (с. 240). Это 'привлечение' закончилось расстрелом всех причастных к делу Бейлиса русских свидетелей и юристов, кого только удалось обнаружить.
Краеугольным камнем всего здания 'научной Бейлисиады' стала вышедшая в 1933 г. в СССР книга А. Тагера [316], предисловие к которой написал сам Луначарский [масон, с 1929 г. председатель Ученого комитета при ЦИК СССР, в том же 1933 г. издал работу 'Социалистический реализм', понятие которого применял не только к художественной, но и к научной литературе: писать не о том, что есть, а о том, что должно быть. –
«Со стороны фактической – изучение подлинных материалов приводит к безспорным выводам: убийство мальчика Андрея Ющинского, совершенное в Киеве шайкой уголовных преступников, выдано царским правительством... за ритуальное убийство'... Это было сделано правительством ... со специальными целями... борьбы с нарастающим революционным движением... чтобы обосновать правительственные гонения и погромы... Прокуратура фальсифицировала судебно-медицинскую экспертизу, департамент полиции с царского разрешения подкупил профессора-эксперта, а министерство юстиции распорядилось приглашением в качестве эксперта католического ксендза Пранайтиса... шантажиста, лжеца, невежду и растратчика...
В виде показательного примера поздней 'научной' еврейской литературы по делу Бейлиса достаточно привести книгу Мориса Самюэла 'Кровавый навет' [317]. Автор, видимо, решил, что 'советологи', имевшие возможность сравнить написанное им со 'Стенографическим отчетом', опровергать его не станут, а широкой публике делать это не придет в голову. Поэтому Самюэл решил выставить главного эксперта Пранайтиса полным невеждой. Делая вид, что цитирует из 'Стенографического отчета', Самюэл приводит, например, такие слова об употреблении христианской крови:
«Мне известно, – продолжал Пранайтис, – что ладонь новорожденного еврейского младенца мажется кровью; когда он вырастет и разбойник нападет на него, ему достаточно показать свои ладони, чтобы разбойник убежал» (с. 212).
Цель 'цитаты' ясна: выставить эксперта смешным в глазах современного читателя. Впрочем, будучи знакомыми с многочисленными еврейскими суевериями, мы бы не удивились, если бы Пранайтис действительно привел бы нечто подобное из Талмуда – сборища потрясающих суеверий и скабрезностей (например, о разрешении половых сношений с девочками, начиная с возраста «три года и один день» – трактаты 'Нидда 47б и 'Абода Зара' 17б). Но, разумеется, ничего подобного Пранайтис на процессе не говорил.
Наиболее впечатляющий 'разгром гойского невежды' на киевском процессе Самюэл также подает в виде цитат из отчета. Якобы 'самозванный эксперт' Пранайтис не знал еврейского языка и по плану, разработанному «еврейским ученым и писателем» Бен-Цион Кацем, «после нескольких невинных вопросов должна была последовать западня, в которую Пранайтис непременно должен был попасться. Его надо было спросить: А когда жила 'Баба Батра' и в чем состояла ее деятельность?. 'Баба Батра' (Нижние Ворота) – один из самых известных трактатов Талмуда – касается вопросов о собственности; даже полуграмотные евреи имеют о нем понятие… Пранайтис был потрясающий невежда, он должен был попасться на слове 'Баба', столь близкому к русской деревенской 'бабе'… На другой день в суде вся сцена была проведена без сучка и задоринки… Разговор [невинные вопросы] продолжался довольно долго, пока ловушка за Пранайтисом окончательно не захлопнулась: 'Когда жила 'Баба Батра' и в чем состояла ее деятельность?' – Ответ: 'Я не знаю!'. В публике, где присутствовало немало евреев, раздался взрыв смеха, сопровождавшийся счастливым возгласом, вырвавшимся из груди Каца; за это его сейчас же вывели из зала суда» (с. 212-214).
Этот 'остроумный и впечатляющий разгром' страдает только одним 'научным' недостатком: от первого до последнего слова он выдуман еврейским 'исследователем' (в чем можно убедиться, обратившись к допросу Пранайтиса во 2 томе 'Стенографического отчета' – Двадцать седьмой день). При этом безразлично, кому принадлежит пальма первенства в этом безподобном по наглости вранье: самому Самюэлу или Кацу, на которого он ссылается [318].
На этом мы заканчиваем наш обзор литературы по 'делу Бейлиса' – точнее того, что из него сделала русофобская пропаганда. 80 лет подряд на Россию, ее правительство и на русский суд выливался водопад тенденциозной клеветы, режиссёры которой, завладев монополией печати и публицистики, соревновались в подлоге и дезинформации.
Настоящая книга – первая попытка документально развеять густой туман лжи, скрывший один из любопытнейших эпизодов нашего прошлого. Лишь достигнутая нами в России свобода печати, которой может позавидовать Запад, скованный, как никогда еще в его истории, назойливой цензурой 'заинтересованной стороны', дала возможность опубликовать эту книгу, составитель которой занимался ею в течение долгого времени, почти уже потеряв надежду когда-либо представить свою работу на суд читателей.
