таких клеток оказалась вывеска: «АПТЕКА ШТРИППЕЛЯ», Дверь была аккуратно заперта, но стекло в ней выбито.
— Может, зайдем на минутку? — предложила девушка. — Я жутко устала.
В мутном сумраке бывшей аптеки Дик разглядел силуэты столика и стульев.
— Только осторожнее.
Держа девушку под локоть, он помог ей пролезть в разбитую дверь. Под ногами громко хрустели осколки стекла. Стулья оказались фанерными — дешевое барахло двадцатого столетия, но выглядели вполне надежными, и даже пыли на них было не так уж и много. Вероятно, до самого последнего времени аптека была запечатана и заполнена инертным газом.
Они сели, со всех сторон окруженные рядами полок, витрин, конторок с ящичками. Тут леденцы, там поздравительные открытки, коробочки с фотопленкой. А там — пожелтевшие журналы и книжки в мягких обложках. Прилавки завалены картонными рекламками — некоторые свалились и на пол. Дик от нечего делать поднял одну картонку. Спереди прикреплено несколько пакетиков с арахисом. А сзади надпись: «Приветствуем Вас, уважаемый Торговец! Вы держите в руках красочную рекламу для Вашего прилавка, спешно разработанную, чтобы помочь Вам БОЛЬШЕ ПРОДАТЬ и получить БОЛЬШУЮ ПРИБЫЛЬ…» Макет, наверное. Вряд ли такие штуковины уцелели со времен Переворота.
Дик вдруг с изумлением обнаружил, что глаза девушки полны слез.
— Что с вами?
— Не знаю, — глухо отозвалась она. Потом опустила лицо на ладони и принялась ожесточенно тереть глаза. В такой позе шея и плечики девушки казались столь трогательно-хрупкими, что Дику страшно захотелось ее обнять. Когда девушка отняла руки от лица, Дик вдруг заметил, какие же длинные и густые у нее ресницы. И какие бледные. Поднимет — их и не видно. — Пожалуйста, не обращайте внимания. Я такая дуреха. — Губки у нее чуть припухли, а щечки слегка разрумянились.
Ножки стула скрипнули по полу. Дик все-таки не удержался и обнял девушку. Нежная и стройная. Дик провел подбородком по ее роскошным волосам. Через несколько долгих мгновений Элайн мягко отстранилась.
— У вас нет клинекса, в смысле — салфетки?
Дик дал ей чистый носовой платок. Девушка высморкалась и вытерла глаза. Потом попыталась улыбнуться.
— Ой, вы на меня, пожалуйста, не смотрите. Я, наверное, сейчас такая страшная. — В каком-то смысле она не ошибалась — розовое личико распухло, а глаза немного заплыли. Но все же у Дика что-то томительно заныло в груди. «Кажется, я влюбился», — сам тому не веря, подумал он.
Хотя такого с ним никогда раньше не случалось, Дик сразу узнал все симптомы. Черты лица Элайн, каких-то полчаса назад казавшиеся вполне обычными, теперь сделались неповторимы. И ведь даже не все в ней было красиво — уши, к примеру, но это только еще больше заставляло его замирать от радости и умиления. Оценить ее очевидные плюсы мог любой другой, а он любил в ней все!
Отчасти такие мысли обескураживали Дика — не было в них ни резона, ни логики. Но все остальное его существо радостно их приветствовало и вызывало новые, еще более нелогичные и безрассудные. Сможет ли он быть для нее слугой — ухаживать за ней во время болезни, купать в ванне, кормить, одевать? Да, и с великой радостью! Отдаст ли он за нее жизнь? Тут Дик сперва поколебался, но потом, охваченный очередной волной новых чувств, твердо ответил: да, отдаст! И тогда его охватил ужас. Ведь любовь — страшное чувство, если оно может принудить тебя к самоуничтожению. Но весь этот ужас каким-то странным образом соединялся с его радостью.
— Я целые годы даже не вспоминала об аптеках, — стала оправдываться Элайн. — Все получилось так неожиданно. — Она снова огляделась, кусая губы. — «Печеночные пилюльки Картера». О Господи! А вот и фонтанчик. Хотя он наверняка не работает.
Девушка смотрела на грязный мраморный прилавок, перед которым стояли высокие табуреты, а позади висело зеркало.
— Не работает? — переспросил Дик.
— Ну, в смысле, что там теперь не налить газировки, и все такое. Но может, там хоть есть просто вода? Я страшно хочу пить.
— Сейчас гляну, — сказал Дик и быстро пробрался к прилавку. На металлической плите с прорезью нашел два крана и отвернул оба, но ничего не вышло. — Нет, сухо. — Потом в полуоткрытом отделении шкафчика за прилавком заметил бутылку и достал ее оттуда. — Но тут есть имбирное пиво.
— Ой! Вот было бы чудно!
Дик открыл бутылку и ополоснул пивом два стакана. Потом налил их и принес к столику. Элайн мило улыбнулась.
— Немного выдохлось, правда? Но все равно чудесно, — тут же добавила она и глотнула еще. Потом поставила стакан. — Знаете, я так рада, что вы меня нашли. Я сразу вас узнала. И как камень с души упал!
— Правда?
— Ну конечно! У вас очень запоминающееся лицо. Я вообще хорошо запоминаю лица. На вид вы такой… такой серьезный и честный. А еще у вас брови очень густые и так, — она покрутила пальцем, — приподнимаются к вискам. — Девушка улыбалась Дику, но глаза ее туманили слезы. — Просто я помню одного парня с точно такими же бровями. Его звали Джимми Боуэн. Вы мне его немножко напоминаете.
Радость Дика несколько смазал укол подозрения.
— А где это было?
— Еще в Данровине, в поместье мистера Краснова. Отец занимался там тепличным хозяйством. Хотя про теплицы вы, наверное, не слышали — теперь такого нет. — Девушка снова погрустнела. — Мы с Джимми хотели пожениться, но папа решил, что он мне не пара. А потом появился мистер Синеску. Он меня заметил и привез сюда. Только тут тогда еще почти ничего не построили. Было только одно большое здание на вершине горы. — Тут она чуть заметно вздрогнула. — Мне уже потом сказали, что мистер Кроуфорд собирался на мне жениться. Наверное, я и сама об этом догадывалась. Оттого и впала в летаргию.
— В летаргию? — переспросил Дик. Завороженно слушая девушку, он вынужден был прерваться на этом слове.
— Ну да. А разве вы не знали? Просто скандал какой-то! Ведь я проспала целых семьдесят с лишним лет! Кажется, с человеком такого не случалось. Хотя мне сказали, что такое бывает у лягушек. Вот я и спала. А проснулась… ага, сейчас вспомню… недели три назад. Я просто поверить не могла, пока мне все это не показали… — Элайн обвела рукой вокруг себя. Глаза ее взволнованно блестели, а белые зубки светились в полумраке. — Все было как во сне.
— Так вы хотите сказать, вас не двоячили? — недоверчиво спросил Дик.
— Да нет же! Они вроде бы собирались, но я сначала уснула — и уже было никак. Понимаете? Надо же какое счастье! Мне совсем не хотелось бы, чтобы меня двоячили. А вам?
Дик отрицательно покачал головой. До него наконец дошло. Девушка думает, что она и есть настоящая Элайн. Отказывается поверить, что она двоячка. Вот почему она придумала эту историю про летаргию и сама убедила себя в ее правдивости. Было тут что-то трогательное. Но это же напомнило Дику и о том, что он усиленно пытался забыть.
Ведь это четвертая Элайн. Ей двадцать три года. А три предыдущие умерли в двадцать пять.
Но теперь все будет по-другому, яростно убеждал он себя. Самое пакостное в том, что неизвестно, от чего умерли те трое. Может, что-то при родах. Или это уже сидит в ней сейчас, но она ничего не чувствует. Кто знает, может, это и можно вылечить, если хорошенько постараться. А уж он-то постарается.
В любом случае цепь уже разорвана — Элайн никогда не выйдет замуж за Оливера. О многом надо будет позаботиться, когда они двинутся дальше. Надо будет вывести Элайн отсюда, не наткнувшись на Стражу, как-то тайком вызволить ее из Орлана… а быть может, вдруг понял он, и вообще с этого континента. Брать ее сейчас в Бакхилл небезопасно. Может, потом, через несколько лет… Дик на мгновение представил себе возмущенные лица матери и отца. «Но кто ее родители? Уж не хочешь ли ты сказать, что она двоячка? Рабыня?»
Мысли эти пришлось немедленно отбросить. Сейчас просто смысла нет об этом задумываться. У него и так забот полон рот. Эх, если бы он только не влюбился в нее как последний дурак… Дик мысленно
