замотал головой.
— У меня… у меня никакого мнения нет. Как вы прикажете, так и будем действовать.
— Что ж, ладно, — произнёс Итинари и после паузы продолжал: — Итак, точки зрения расходятся. Применить ли силу или продолжать действовать убеждением — единого мнения нет.
Настал момент принимать окончательное решение. Окно караульного помещения вдруг ярко осветилось. Дождь и ветер прекратились, и свет прожектора, освещавшего внутренний двор, отражаясь от стекла, делал окно похожим на экран, когда обрывается вдруг фильм.
— Видно, тайфун решил передохнуть, — сказал Итинари. — Затишье перед бурей.
— Давайте передохнем и мы… — предложил Куросима. — Думаю, принять окончательное решение мы успеем.
— Хорошо, проветрим мозги, — согласился Итинари. — Итак, пятнадцать минут на отдых. А ефрейтор Фукумори займётся проверкой состояния пистолетов, дубинок, наручников и прочего.
Итинари сразу повеселел, словно избавился от всех неприятностей.
4
Итинари и поручик Такума начали болтать о пустяках, а Куросима вышел из караульного помещения и направился к задним воротам. Двигаясь вдоль мокрой от дождя наружной стены, он дошёл до конца здания и обогнул его. Отсюда видны были зарешечённые окна коридоров обоих этажей первого корпуса. Куросима шёл маршрутом, по которому круглые сутки через каждые полчаса проходил патруль.
Лучи прожекторов, установленных на крыше, ярко освещали цементный двор и обширное пространство вокруг лагеря.
В караульной будке возле задних ворот Куросима надел дождевик и, кивнув постовому, вышел за ворота. Ему хотелось проверить, что делается на прилегающей территории, и вообще сейчас не сиделось на месте.
Предположение насчёт Омуры, высказанное начальником отделения, сильно задело его. Для Итинари, который по натуре был оппортунистом и придерживался принципа «мир любой ценой», это было слишком смелое предположение. Видимо, испугавшись забастовки, Итинари склонялся к выдумке Соратани. В голове начальника отделения наверняка, точно гвоздь засел пресловутый четвёртый параграф двадцать четвёртой статьи приказа управления по делам въезда и выезда за границу. Этот параграф касается лиц, «замышляющих или добивающихся ликвидации японской конституций или свержения правительства, созданного на основе этой конституции, также лиц, которые участвуют в политических партиях или других организациях, замышляющих осуществление указанных подрывных целей».
И всё-таки непонятно, какой новый путь имел в виду Итинари.
Ладно, нужно форсировать следствие, решил в душе Куросима и в это мгновение услышал странный шум. Как будто что-то тяжёлое бултыхалось в воде. Звуки доносились с канала совсем рядом. Сразу за лагерем начиналась строительная площадка нового завода, а канал был за ней.
Куросима забрался на сложенные штабелем доски и оттуда посмотрел вдаль. Свет прожекторов достигал поверхности канала. Обычно почти неподвижная чёрная, грязная вода сейчас переполняла берега, и канал походил на гигантское пресмыкающееся, которое ползло, изгибая спину. Шум, нарастая, нёсся со стороны шарообразных цистерн нефтехимического завода, высившихся по ту сторону канала. Над устьем канала поднимался густой белый туман. У самого берега из воды вырывались клубы пара. Описав траекторию, они сгущались в облако, медленно плывущее в сторону лагеря.
Вдруг Куросима ощутил зловоние, от которого, казалось, вот-вот лопнут лёгкие и треснет голова. Это был отвратительный запах, напоминающий запах тухлых яиц и гнилого лука. От обычной здешней вони ещё можно было как-то спасаться, зажимая нос. А это зловоние было как ядовитый газ.
«Что это?» — простонал Куросима. У него кружилась голова, он весь дрожал.
Он взглянул на часы. Стрелки на светящемся циферблате показывали в начало одиннадцатого. В это время, когда в лагере уже укладывались спать, тошнотворный запах от химического завода становился невыносимым. Он служил как бы сигналом отхода ко сну. Но сегодня этот запах был в сто раз сильней, чем обычно, и вонючее густое облако постепенно окутывало лагерь.
Куросиму чуть не вырвало, и вдруг его осенила идея. Он спрыгнул с досок и, не обращая внимания на скользкий грунт, стремглав помчался в лагерь. Еле переводя дух, он добежал до караулки, расположенной в первом корпусе.
Растянувшись на циновках, начальник отделения и поручик Такума всё ещё болтали. Заметив по лицу Куросимы, что случилась новая неприятность, они поднялись и недоуменно уставились на него.
— В чём дело, Куросима-кун? — спросил Итинари.
— Можно применить меры физического воздействия! Давайте приступим к делу… — Коротко рассказав о том, что он сейчас видел, Куросима поделился своим планом.
— Ты полагаешь, что стоит этому зловонному газу проникнуть в лагерь, и все препятствия будут устранены, и мы сможем к ним ворваться? — Итинари явно скептически отнёсся к идее Куросимы.
— Через три минуты. Наденем противогазы и ворвёмся. Если бы мы применили против них слезоточивый газ, то дело бы так просто не кончилось. А раз речь идёт всего лишь о зловонном запахе, то инцидент мы вполне сможем уладить так, чтобы о нём не узнали за пределами лагеря. И жертв ни с той, ни с другой стороны не будет.
— Давно я не слышал ничего более нелепого, — криво усмехнулся поручик Такума, но в следующее же мгновение, изменившись в лице, вскрикнул: — Что за страшная вонь! Такой, кажется, ещё не было!
— Ладно, попробуем! — Толстяк Итинари подскочил, как мячик, и мгновенно поднялся с места.
Все трое выбежали из караульного помещения.
Через три минуты в коридоре перед караулкой выстроилось двадцать охранников с противогазами. На втором этаже первого корпуса помещались двадцать четыре заключённых. На первом этаже восемнадцать. Всего сорок два человека. Следовательно, на двух заключённых приходилось по одному охраннику. Группу, направлявшуюся к китайцам, возглавия Куросима; охранников, которые должны были водворить порядок у европейцев и американцев, повёл поручик Такума; начальник отделения Итинари, принявший на себя общее командование, остался с ординарцем на месте.
Почувствовав атмосферу напряжённости, воцарившуюся в коридоре, европейцы и американцы подняли шум. Послышалась обычная хоровая декламация: «К чёрту обезьянник!» Вторя ей, наверху запели китайскую песню. Отряд Куросимы не спеша приближался к лестнице. Зловоние не становилось сильней. Куросима оглянулся. Охранники, уже в противогазах, посмеивались друг над другом, показывая на карикатурные «хоботы». «Неужели провал?» — подумал он с горечью.
Но снизу раздался голос начальника отделения: «Берегись газа!» Караульный, стоявший на посту у задних ворот, карманным фонарём просигнализировал о химической атаке.
Не успев надеть противогаз, Куросима почувствовал тот же отвратительный, тошнотворный запах, от которого он чуть не задохнулся возле канала. Взмахнув рукой, он дал команду следовать за ним и начал быстро подниматься.
Пение прекратилось. Раздался крик. Затем всё смолкло. Хоровая декламация на первом этаже тоже прекратилась, и здание погрузилось в тишину. Когда открыли железную дверь и стали разбирать баррикады из столов и матрацев, никто не оказал сопротивления. Из распахнутых зарешечённых окон в коридор вливался молочного цвета туман. Охранники осветили коридор карманными фонарями, и все начали приходить в себя от первого шока, от внезапного вторжения газа. Раздавались стоны. Некоторые в гневе потрясали кулаками. Иные, схватившись за грудь, опускались на корточки. Иные катались по полу. Другие мужественно вставали, с трудом расправляли обнажённые спины и, пошатываясь, уходили в камеру, но там сразу же валились с ног. Все двигались словно тени.
Картина, которую охранники наблюдали через пластиковые стёкла противогазов, напоминала сцену в аду.
Охранники быстро превратились в санитаров. Куросима подавал команды. Он сразу же приказал распахнуть все окна, выходившие во внутренний двор, наглухо закрытые, когда начался ветер и дождь.
