В польских лагерях смерти не десятки и даже не сотни тысяч, а миллионы человеческих существ были превращены в сырье и товар. Кроме Майданека, Освенцима, Бжезинок, Треблинки, мы понемногу открываем и новые названия, пока что менее известные.
Нередко лагеря были расположены в лесу или среди зеленых холмов, в стороне от железной дороги. Тут, видно, все совершалось еще проще, методы убийства становились еще рациональнее и дешевле.
Так совсем недавно в Тушинке и Венчине под Лодзью обнаружили настоящие залежи мертвецов.
Иногда, как это случилось в Хелмне, довольно было одного-единственного замка, расположенного на горе, с отличным видом на шумящие внизу хлеба и травы, одного старого полуразвалившегося амбара, одной заботливо огороженной полосы молодого сосняка, чтобы цифра жертв достигла миллиона.
Довольно было маленького красного строения возле анатомического института во Вжешче под Гданьском, чтобы жир убитых людей перетопили на мыло, а кожу превратили в пергамент.
Евреям из Италии, Голландии, Норвегии и Чехословакии немцы обещали создать в польских лагерях все необходимые условия для работы, ученым предоставить вакантные должности в научных институтах. Небольшой группе богатых евреев немцы обещали дать на откуп торговлю и промышленность в Лодзи, при этом рекомендовалось брать в дорогу только самые ценные вещи.
Когда после долгого пути поезд с заключенными прибывал на место назначения и люди вылезали из вагонов, чемоданы их выбрасывали на противоположный перрон. Более того, у входа в душевую им приказывали раздеться и аккуратно сложить одежду. Но когда они выходили из душевой, одежды уже не было. Одних сразу же отправляли в газовую камеру или же в герметически закрытых машинах-душегубках вывозили в лес и в крематорий. Другие, получив отрепья, шли на работу.
И в Освенциме, и в других лагерях все склады были битком забиты вещами, там хранились шерстяные костюмы, обувь, драгоценности, предметы личного обихода. Все это добро отправляли поездом в Германию. Бриллианты, вынутые из колец, везли в запечатанных бутылках. Целыми вагонами вывозили ящики с очками, часы, пудреницы, зубные щетки – все представляло ценность.
Пепел от костей шел на удобрение, жир – на мыло, кожа – на изготовление кожаных изделий, человеческие волосы – на матрацы, но все это было лишь побочным продуктом огромного государственного предприятия, в течение многих лет приносившего неисчислимую прибыль.
Огромные капиталы, нажитые на страданиях и страхе одних людей, на преступлениях и подлости других, – были главным экономическим стимулом к осуществлению этого гигантского плана. Философским его обоснованием служила теория расового уничтожения. От бывших заключенных, возвращающихся в Польшу из немецких лагерей, из Дахау и Ораниенбурга, мы узнаем все новые и новые подробности, дополняющие общую картину. Оказывается, в Империи был создан особый штат специалистов, которые распарывали одежду и обувь, доставляемые из лагерей в единый центр. В складках и швах одежды, в подметках и под каблуками они находили золотые монеты. Не случайно после смерти Гиммлера в его резиденции под Берхтесгаденом были обнаружены сотни тысяч фунтов стерлингов в валюте двадцати шести государств.
Когда знакомишься с таким необычным явлением, как Освенцим, по свидетельским ли показаниям или же осматривая местность, где происходило все это, – больше всего поражает продуманность, с которой вся лагерная система и порядки были подчинены задаче, имеющей две стороны – экономическую и политическую или, как я бы сказала, – практическую и теоретическую.
Политическая задача состояла в том, чтобы полностью очистить ту или иную территорию от населения и безраздельно завладеть всеми ее природными и культурными богатствами. Экономическая – в том, чтобы осуществление этого замысла не только не потребовало бы никаких затрат, а, наоборот, приносило бы постоянный доход, будь то работа заключенных на военных заводах или же оставшееся после умерших имущество.
Весь этот чудовищный план был задуман и осуществлен людьми. Люди были его исполнителями и его жертвой. Люди людям уготовили эту судьбу.
Кто же были эти люди?
Перед комиссией по расследованию деятельности фашистских преступников прошло множество людей, много лет томившихся в концлагерях и уцелевших, вопреки всякой надежде. Среди них были ученые, врачи, политики – словом, люди, которыми вправе гордиться любая нация.
Все они уцелели чудом, почти все потеряли близких – родителей, жену, детей. Уцелели, вовсе не рассчитывая на это.
Профессор Будапештского университета доктор Мансфельд сказал: «Я смог пережить все это только потому, что ни на минуту не надеялся, что выживу. Если бы я поддавался иллюзиям, у меня не было бы того спокойствия духа, которое помогло мне вынести все это».
Эти люди ставили перед собой задачу помогать другим, хотя сами каждый день глядели в глаза смерти и наравне с остальными заключенными прошли через все виды мучений. Очень много для спасения своих собратьев сделали врачи из заключенных, знания которых оказались нужными и в лагере.
Доктор Грабчинский из Кракова, назначенный на работу в барак номер 22, куда так боялись попасть направляемые на лечение больные, постепенно превратил его в настоящую больницу. Он не только всячески заботился о здоровье своих подопечных, доставал для них лекарства и бинты, но и укрывал их от газовой камеры, заверяя начальство, что дней через пять все они выздоровеют.
Но ведь и те, кто своими руками осуществлял этот искусный план грабежа и убийств, тоже принадлежали к человеческому роду. Людьми были и те, кто из любви к искусству перевыполнял нормы, убивая больше, чем было приказано.
Из великолепных по своей выразительности свидетельских показаний депутата Майера, который двенадцать лет провел в немецких лагерях, мы составили довольно точное представление о том, как выглядели живодеры из Освенцима.
Самым чудовищным преступником в лагере был Август Глас; этот приземистый мускулистый мужчина, расхаживавший по баракам в раскачку, походкой атлета, намечал себе жертвы заранее. Всего несколькими искусными ударами он отбивал людям почки так, что даже следов от побоев не было заметно, но через два-три дня наступала смерть.
Другой убийца предпочитал иной способ – он наступал сапогом человеку на горло с такой силой, что под тяжестью сапога хрустела гортань.
