в ночи, пока от костра не осталась лишь горстка углей.
Французский флот отплыл через несколько часов, утром 25 июня. Погода стояла великолепная — как раз для побед! Франсуа выпала честь плыть на адмиральском корабле. На верхушке мачты развевалось знамя с лилиями, оно было того же голубого цвета, что и небо, и казалось, что золотые лилии сами по себе порхают над головами.
Во время первой высадки ветра были неблагоприятными, и пришлось ждать в море целых двенадцать дней, прежде чем ступить на английский берег. На сей раз природа показала себя гораздо более милостивой, и утром 29 июня флот уже подходил к местечку под названием Рай — и снова совсем рядом с Гастингсом, где некогда одержал победу Вильгельм Завоеватель.
Первым пристал адмиральский корабль. По счастливой случайности Франсуа в этот момент находился у самого борта. Не дожидаясь, пока будут спущены сходни, он прыгнул вниз с криком:
— Мой лев!
Франсуа де Вивре первым коснулся английской земли! Он долго стоял, вдыхая здешний воздух, пока причаливали остальные корабли, и французское войско высаживалось, соблюдая порядок. Пехотинцы ушли с берега первыми; рыцари и их оруженосцы ждали своих коней… Наконец и Франсуа сел в седло и в сопровождении Оруженосца углубился в улицы.
Как и тогда, в пору высадки в Уинчелси, городок оказался пуст. Куда подевались жители? Много лет назад в Уинчелси все собрались на мессу, потому что было воскресенье, но сегодня, 29 июня, — понедельник. Рыцари быстро догнали и перегнали пехотинцев. Вдруг до Франсуа, ехавшего в первых рядах, донеслись звуки церковного пения. Приблизившись, он расслышал:
— Pro rege ora Domine…[54]
Что бы это значило? Вместе с остальными он на коне ворвался в храм и внезапно понял, испустив при этом крик торжества: колонны были затянуты черным, на священнике и его помощниках виднелись знаки траура. Это была заупокойная служба. Умер Эдуард III!
Как и в Уинчелси, жители Рая были истреблены. Франсуа не участвовал ни в избиении, ни в поджоге города и церкви — это учинили после резни. Сир де Вивре находился в отряде прикрытия, оставленном на случай возможной контратаки. От нескольких пленных узнали, что английский король умер в Лондоне в прошлое воскресенье, 21 июня. Жан де Вьенн тотчас же выделил из своего флота быстроходное судно и отослал его с заданием вернуться в Кротуа и передать весть королю Франции. Потом все погрузились на корабли и отчалили, оставив Рай, охваченный пламенем.
Но экспедиция была еще не закончена. По приказу адмирала флот несколько часов плыл вдоль берега, пока не достиг устья Уза, по которому поднялся до Льюиса. Намерением Жана де Вьенна было завязать битву. Разрушение Рая обошлось без боя, ни один из горожан не был вооружен. Однако цель экспедиции была в основном психологическая, поэтому адмирал счел весьма важным, чтобы французов не могли упрекнуть в том, что они лишь набросились на беззащитных обывателей и уклонились от солдат. Требовалось доказать, что англичан можно бить и на их собственной земле.
Над городом Льюисом возвышался мощно укрепленный монастырь. Едва только первые французские отряды ступили на землю, как за них принялось войско настоятеля, состоящее из пехотинцев и лучников. Высадка прошла под дождем стрел. На этот раз дело принимало серьезный оборот.
Какое-то время французские арбалетчики и пехотинцы сдерживали англичан, потом, наконец, ударили рыцари и смели врагов окончательно.
Оруженосец смеялся от радости:
— Победа! Так мы дойдем до самого Лондона!
Но Франсуа покачал головой в шлеме. Он вспомнил Уинчелси.
— Не радуйся раньше времени. Явятся и другие!
Как раз в этот момент откуда-то выскочила сотня английских рыцарей и понеслась на них с головокружительной быстротой. Внезапность и сила натиска многих застала врасплох. Франсуа видел, как потерял стремена сир де Торси. Он запутался в поводьях, и закусившая удила лошадь поволокла его по земле, шарахаясь во все стороны. Завязалась яростная схватка, но, в конце концов, победа осталась за французами.
Правда, ненадолго. Едва французы остались одни, английские лучники снова смогли взяться за свое дело, и дождь из стрел возобновился. Франсуа заметил, как вдалеке замахали знаменем адмирала Франции: это был знак к отходу. Он бросил Оруженосцу:
— Назад!
Но тот указал на английского рыцаря, находившегося неподалеку от них. Его конь был неподвижен, а сам он, явно раненый, с трудом держался в седле.
— Позвольте мне напасть на него!
— Нет, Оруженосец! Это приказ!
Оруженосец не послушался. Он бросился к англичанину, однако далеко не ушел. Вокруг засвистели стрелы. Первая пробила юноше щеку, вторая — руку, а третья воткнулась в горло и прошла насквозь. Он скатился на землю.
На помощь рыцарям пришли французские арбалетчики. Вражеские лучники отступили, соблюдая полный порядок. Некоторое время спустя флот отплыл. Погода стояла великолепная, и на душе у каждого тоже было светло. Только что они узнали о смерти Эдуарда III, победителя при Креси, того, кто стал первопричиной всех бед, объявив войну королю Франции! Только что они попирали английскую землю и подвергали ее разорению, а сами понесли лишь ничтожные потери. Времена изменились. Военная фортуна опять повернулась лицом к Франции. А там, глядишь, и конец войны не за горами.
В сторону Франции дул сильный бриз, и теперь были видны одновременно оба берега, английский и французский. Облокотившись о борт, Франсуа испытывал странное чувство; он находился точно посредине между двумя королевствами, которые воевали с самого его рождения. Взгляд вперед — и он видел Францию, взгляд назад — Англию… Во время войны неизбежно попадаешь либо на ту, либо на другую сторону. А тут, из-за каприза ветра и волн, он на короткое мгновение оказался в каком-то другом месте, а точнее сказать — нигде. Ему чудилось, что он глядит на все сверху, словно Господь Бог со своего небесного престола, и видит себя самого.
Чей-то юношеский голос оторвал Франсуа от этих грез:
— Могу я поговорить с вами, монсеньор?
Сир де Вивре обернулся. Перед ним стоял тот самый молодой человек, который слушал его в ночь святого Иоанна.
— Чего ты хочешь от меня?
— Я видел, как пал ваш оруженосец.
— Да, правда. Бедный мальчик! Он не послушался меня и заплатил за это своей жизнью. Но при чем тут ты?
— Сир де Торси тоже погиб, монсеньор…
Франсуа внимательнее присмотрелся к своему собеседнику. Теперь, когда он видел его среди бела дня, а не в отсветах костра, ему еще больше бросилось в глаза их сходство. Юноша был вылитый Франсуа той поры, когда он уходил на войну со своим дядей. Те же кудрявые белокурые волосы, то же правильное лицо, те же голубые глаза, в которых угадывались пыл, почтительность и великодушие — неисчерпаемое великодушие…
— И ты хочешь стать моим оруженосцем, верно?
— Да, монсеньор! Я так восхищаюсь вами!
— Как ты можешь мной восхищаться? Ты же меня совсем не знаешь!
— Я случайно услышал ваши благородные слова. И я видел, как вы первым спрыгнули на землю Англии. Умоляю вас, монсеньор, возьмите меня с собой. Не спрашивайте моего имени. Зовите меня просто Оруженосцем, как делали это с тем, кто был у вас до меня. Клянусь, я буду верно служить вам!
Франсуа не отвечал. Он даже не видел обращенного к нему умоляющего взгляда. Он думал лишь о том, что только что услышал: «Зовите меня Оруженосцем…» И внезапно ощутил острую боль.
— Я должен кое в чем тебе признаться.
— Мне, монсеньор? Почему?
— Потому что ты здесь. Потому что ты похож на меня. Потому что мы между Францией и Англией.
