наблюдал за нефтекачалкой, пожухлой травой и маленькими коричневыми птичками за окном. А потом пришла Мишель и позвала его на вечеринку.
У Айка впервые появилась возможность посмотреть на Борзого Адамса вблизи. Он наблюдал, как Хаунд ходит среди гостей и приветствует одних сердечным рукопожатием или объятием, других — равнодушным кивком. Приходу Мишель Адамс, казалось, по-настоящему обрадовался. Айк не раз замечал, как он кладет ей руку на плечо или на поясницу, как использует любую возможность сказать парочку слов. Наверное, девушки были правы: Хаунд и впрямь запал на Мишель. И не раз он ловил взгляд Хаунда на себе самом. Это не было манией преследования. Вот и сейчас, сидя по-индийски на полу над развернутой картой, Хаунд Адамс смотрел на него.
—
Айк понятия не имел, что это означает. Но наступило молчание, и, казалось, именно он должен был его чем-то заполнить. Мишель прижалась к его плечу. Он чувствовал, что на затылке и на спине у него выступила испарина. Хаунд улыбался, но глаза его были как два камня.
Айк ухмыльнулся в ответ и передернул плечами, как бы пытаясь сказать, что он не понимает.
Хаунд засмеялся.
— Мы братья моря, разве нет? Так говорят о нас люди в поселке. — Его палец остановился на какой-то точке на карте.
Айк почувствовал облегчение и с интересом взглянул на карту.
— Это маленькая рыбацкая деревушка, — продолжал Хаунд, — красивое место.
Когда Айк поднял глаза, то обнаружил, что Хаунд снова смотрит на него.
— Говорят, ты летаешь, — сказал он, и Айк не понял, был ли это вопрос.
— Я только учусь.
— Все мы только учимся.
Айк посмотрел в темные неулыбающиеся глаза и так и не смог решить, шутит собеседник или нет. Снова, как тогда возле клуба, он внимательно вгляделся в его лицо. Это было одно из тех лиц, которые меняются в зависимости от того, с какого расстояния на них смотришь. Волосы у Хаунда были как у юноши — или девушки: густые, светлые, местами почти белые от солнца. Загорелая кожа, шевелюра и атлетическое телосложение делали его похожим на молодых завсегдатаев пирса и спортивных магазинов. Издали ему можно было дать лет двадцать или чуть больше, но, столкнувшись с ним лицом к лицу, вы замечали морщинки вокруг глаз, тонкий белый шрам на переносице, чуть пожелтевшие зубы. Вблизи это лицо было сдержанным и коварным, и не в первый раз за вечер Айку показалось, что с ним играют как кошка с мышкой.
— Говорят, у тебя хороший учитель, — сказал Хаунд.
Сердце у Айка замерло. По тону Адамса, как и по его глазам, понять было ничего нельзя. Что это? Насмешка? Или провокация? Один из самоанцев встал с дивана и с шумом открыл банку пива. Пытаясь подыскать подходящий ответ, Айк ерзал на своем месте. Но тут Хаунд коротко рассмеялся.
— Все нормально, всем нам нужен учитель. Сложность в том, чтобы правильно выбрать. — Он сделал паузу. — Откуда ты родом, Айк?
От такой резкой перемены темы Айк на мгновение растерялся.
— Из пустыни… — начал он, потом запнулся и махнул рукой куда-то за окно, как будто именно за ним начиналась пустыня.
— В пустыне есть сила, — проговорил Хаунд, немного помолчав, — также как в море.
Над городом всходило солнце. Хаунд уже переоделся для серфинга. Один из самоанцев натирал смазкой доску. После ночной пирушки они еще собирались выйти в море. Рядом с Айком на деревянном крыльце стояла Мишель. Забавно, но он привык за ночь к ее присутствию. Непостижимо спокойная, она каким-то образом поддерживала его. Он был благодарен ей за это, но в то же время озадачен своими ощущениями. Айк до смерти устал, от выпитого гудела голова. Он не мог взять в толк, откуда у Адамса еще берутся силы на серфинг.
— Хочешь присоединиться к нам? — внезапно спросил Хаунд.
Вопрос выдернул Айка из забытья, в которое тот уже начал погружаться, но он не сразу нашелся что ответить.
— Я хотел бы, — сказал он, — но не могу.
— Он потерял доску, — вставила Мишель, — стырил кто-то.
Хаунд кивнул и слегка склонил набок голову.
— Здесь найдется доска.
— Нет, не сегодня. Мне утром на работу. Но все равно спасибо.
Адамс снова кивнул.
— В другой раз, — сказал он, — приходите еще, приходите оба.
Айк и Мишель были уже почти на тротуаре, когда Хаунд окликнул его по имени. Айк обернулся. Высокий, худощавый, Хаунд походил на одну из колонн, что поддерживали крышу его дома.
— Зайди как-нибудь в магазин, — сказал он Айку, — оставаться без доски не дело. Может, мы что и подберем.
Когда они возвращались по пустынным улицам, на Айка нашло какое-то оцепенение. В голове звенело от пива и марихуаны, а асфальт под ногами колебался и куда-то пропадал. Он взглянул на Мишель и подумал, что после вечеринки девушка кажется совсем другой. Это было довольно странно.
Утро выдалось прохладное, моросил дождик. В бирюзовом, расцвеченном оранжевым и красным небе проплывали растрепанные светлые облака, похожие на громадные аэростаты.
— Такой рассвет бывает в пустыне, — сказал Айк.
— Я в пустыне ни разу не была.
— Ну да?!
— Честное слово. Отец ушел от нас, когда я была совсем маленькая. Мама никогда никуда не ездила. Я нигде не бывала. Это одна из причин, почему я убежала.
— Ну ладно, тогда представь, что земля может быть такая же пустая, как небо, и такая же яркая.
Он остановился и взглянул на Мишель. Они были почти одного роста, и Айк смотрел ей прямо в глаза. Айк видел, что девушка слушает, но продолжать не стал.
— Там лучше весной, — вот и все, что он сказал, и передернул плечами.
— Ты не такой, как другие, — проговорила она, и Айк отвел глаза.
— Нет, правда, ты не похож на местных парней.
— Может, это оттого, что я неместный.
— Ну, так расскажи мне о пустыне.
Он снова пожал плечами:
— Чего там рассказывать!
— Ну, например, про свою школу. Какие там были ребята?
Он рассмеялся, вспомнив невысокие беленькие времянки, собранные из жестяных листов, которые были их школой, и душные крошечные классы. Порой учителям приходилось лить на крышу воду из шланга, чтобы хоть немного освежить помещение.
— Больше всего там было мексиканцев, — ответил он, — но приятелей у меня было мало. Честно говоря, я не знаю, что это были за ребята.
— У тебя не было друзей?
— Только моя сестра. Мы с ней дружили.
— Сестра?
— Да.
Айк запнулся. Он всегда чувствовал себя неловко, говоря о своей семье, если ее можно было так назвать.
