— Но разве ты не знаешь, что будешь писать, когда садишься за стол?
— Нет, — ответил сын высокомерно. — Это тебе не пончики жарить.
Все это показалось очень загадочным начинающему репортеру. Он жалобно попросил:
— Если тебе будет нужна моя помощь, скажи мне, пожалуйста.
Сын в ответ угрюмо промолчал.
— А твои друзья тоже писатели?
— А разве они могут? Они только читатели. Они хотят колледж окончить — и все.
Джаган с трудом подавил восхищение этими друзьями.
Сын прибавил:
— Они все обыкновенные — ни на что другое не способны.
— А я думал, ты любишь своих друзей, — сказал Джаган, пользуясь случаем получше понять своего сына. Ему-то казалось, что сын очень привязан к своим приятелям. Он вспомнил, как все они стояли у памятника, облокотясь на велосипеды, и громко беседовали. На душе у него полегчало — Джаган боялся, что это друзья толкают сына на опасный путь. Теперь же он радовался, узнав, что сын пошел по ложному пути исключительно по собственной воле.
«Он прожил со мной под одной крышей двадцать лет, — размышлял Джаган, — но как плохо я его знаю. Мальчик что-то задумал. Рано или поздно он своего добьется».
— Я прочитал, что в «Ананде Викатане» объявлен конкурс на лучший роман. Первая премия — двадцать пять тысяч рупий.
— А условия какие?
— Прислать его до 30 сентября, заполнить купон из журнала — и все!
Джаган наклонился к календарю, висевшему на стене.
— Сейчас еще только май…
— Знаю, — оборвал его сын. — В моем распоряжении пять месяцев.
— Ты уже начал писать? — спросил Джаган робко.
— Я не из тех, кто показывает свою работу до ее окончания.
— А о чем твой роман? — не унимался Джаган.
Сын отошел подальше и с угрозой в голосе повторил:
— Ты что, мне экзамен устраиваешь?
— Нет-нет, что ты…
— Я знаю, ты мне не веришь, — сказал сын уныло.
На мгновение Джаган смешался. Впрочем, он тут же опомнился и с горячностью заявил, что верит в него безгранично. Но в голове у него вертелся вопрос: почему их всегда разделяла невидимая стена? Сколько он помнил, за двадцать лет он ни разу не был строг с сыном, всегда разрешал ему все, что тот не пожелает. А последние десять лет — после того, как мальчик потерял мать, — он был с ним особенно ласков. Джаган навсегда запомнил ту страшную пятницу, когда доктор Кришна, их врач, осмотрел ее и только сказал:
— Врачи здесь не помогут. Очень редкий вид мозговой опухоли… Если б мы знали, отчего она появляется, мы бы знали и как от нее избавиться.
Близилась полночь. Доктор Кришна не отходил от больной вот уже двое суток. Лед, кислород, уколы — все было пущено в ход, чтобы спасти ее жизнь. Он был измучен физически, к тому же намеки Джагана, что природное лечение могло бы принести ей больше пользы, довели его чуть не до безумия.
— Природа! — говорил он резко и с раздражением, отвернувшись от постели больной. — Природе все равно, хоть бы мы все поумирали. Ей ни к чему мозг, пораженный злокачественной опухолью, и все тут!
Джаган промолчал, чувствуя, что момент для изложения его теорий выбран неудачно. Но когда врач попрощался и уселся в машину, Джаган, вышедший проводить его, не удержался и сказал:
— Вы сами со мной согласитесь, доктор, когда прочтете мою книгу. У меня уже собран весь материал.
Врач нетерпеливо махнул рукой и сказал:
— Идите, идите к своей жене. Ей осталось жить всего несколько часов. Ваш сын на вас смотрит. Поберегите его.
Оглянувшись, Джаган увидел в дверях Мали. В глазах у него было смятение. Джагану больно было смотреть на его худенькое, тощее тело (Мали вырос и раздался в плечах неожиданно, когда ему исполнилось восемнадцать лет). Сын спросил:
— Что сказал доктор?
Все эти месяцы он ухаживал за матерью. В редкие минуты просветления она знаком подзывала его к себе и ела только из его рук. Он бежал из школы, чтобы покормить ее, и почти не выходил из дому поиграть с друзьями. Услышав его вопрос, Джаган потерял самообладание и, припав к сыну, в голос зарыдал. Мали вырвался и, отбежав в сторону, растерянно и тревожно смотрел на отца.
Шли годы, но Джаган не забыл этой минуты. Боль, пронзившая его при взгляде на Мали в тот черный день, камнем легла ему на сердце да так и осталась там. С этого дня между ними встала стена. Мальчик перестал говорить с ним нормально.
— Нет-нет, — извинялся Джаган, — я уверен, что ты напишешь что-нибудь хорошее, сынок. Я в этом нисколько не сомневаюсь. Мне просто хотелось узнать, о чем твой роман, вот и все. Ты же знаешь, как я люблю всякие истории. Помнишь, как я их тебе рассказывал перед сном? Про черную обезьянку, например? Ты ее так любил!
Когда сын остался полностью у него на попечении, Джаган отвлекал его от грустных мыслей рассказами из «Панчатантры»[9]. Сын никак не отликнулся на его слова. Видно, не помнил те дни или не желал вспоминать их.
Джаган сказал:
— Знаешь, я ведь тоже вроде писатель. Ты еще обо мне услышишь, когда «Правдивый печатник» издаст мою книгу.
И он неуверенно рассмеялся.
— Папа, ты не понимаешь, — сказал сын просто. — Я хочу написать что-то совсем другое.
— Конечно, конечно… Если тебе понадобится моя помощь, скажи мне, пожалуйста.
Казалось, все было так просто: ничего не печешь и не жаришь и зарабатываешь двадцать пять тысяч рупий. Они проговорили до часу ночи, и за это время Джаган узнал много нового о своем сыне. Он узнал, что купон мальчик вырезал из журнала в библиотеке колледжа и что, если б его поймали на месте преступления, ему бы грозили наказание и позор.
— Я вырезал его бритвой, под самым носом у библиотекаря, — сказал он посмеиваясь.
— Не знаю, правильно ли ты поступил, — сказал растерянно Джаган.
— Конечно. А как же еще я бы его достал! — ответил сын, вынимая купон, заложенный в записную книжку.
Джаган глянул на купон и сказал:
— Если он из «Викатана», можно было заплатить четыре аны и купить журнал. Один номер или несколько, сколько бы тебе понадобилось.
— Это каждый может сделать, — сказал сын. И добавил таинственно: — Мне давно хотелось проучить этого библиотекаря. Очень уж много он о себе понимает.
Говорить о сыне как о писателе доставляло Джагану особое удовольствие. На следующий же день по дороге в лавку он остановил трех знакомых и рассказал им о сыне. Четвертым был старший повар. Как только он пришел в лавку, Джаган подозвал его к своему трону и объявил:
— Мой сын пишет книгу.
Старший повар, занятый мыслями о том, что он будет сегодня жарить, ответил, что это прекрасная новость, и постарался выказать должный интерес к литературной деятельности Мали.
— Он получит за нее двадцать пять тысяч рупий. Говорит, что кончит к сентябрю. Он такой умница! Я и не подозревал, что у меня сын — гений. Сам понимаешь, дело тут не в двадцати пяти тысячах. Денег у нас хватает. Только я не хочу, чтобы он ими распоряжался. Молодежь ведь на нас не похожа, мы воспитаны Ганди и не поступим неправильно.
