вмешательством заставить ее осознать, как она превращает свои желания в требования, находя поддержку требованиям в развенчании отказа ее желанию посредством суждения «детский». Т.е. за ее уверенностью в своей правоте стояло детское неуважение к нуждам и мнениям других; за ее протестом скрывалось неприятие в счет других. Сейчас я не помню в деталях, как оно все было, но хорошо помню, что она поняла, что отказ от услуг переводчика был основан на самоинтересе. Весь ход событий проиллюстрировал обычную манеру, в которой самооценка перфекционистов уподобляется «эгоизму во имя правильности», это необходимость, чтобы все было рационально - и мораль, и взрослость, и «простые приличия». Мой показ этого, настолько она закрыта к восприятию людей, которых обвиняет, превратился в самое важное, что она вынесла с этого курса. Я полагаю, без отточенности распознания ее манеры манипуляции мне было бы гораздо легче просто поддаться ее внешне резонной настойчивости, чем противостоять ей.
Еще один способ приложения протоанализа к Гештальт-терапии - именно этим я все время и занимаюсь - исходит из понятия, что для каждого типа есть свое «противоядие», которым можно пользоваться против доминирующей страсти и соответствующей фиксации.
Хотя традиционно «психокатализаторы» или «святые идеи» представляют медитативные упражнения на более поздней фазе, чем протоанализ (поскольку предполагают существенную медитационную подготовку), я полагаю, их можно рассматривать посредством гештальтного обыгрывания в отношении «как будто», они позволяют себя применить в связи с континуумом осознанности.
Примером является следующий отрывок из сеанса с мужчиной типа I, который до этого следовал моим инструкциям по преувеличению ощущения неудобства в обществе и через это показал карикатуру на себя обычного. Играя роль своей аудитории, как ему было предложено, он обвинил себя, что «крутится вокруг да около со всей этой отражающей ерундой». «Скажет что-то и тут же перескакивает на другой уровень и говорит о нем, и опять перескачет, и опять рассказывает… Почему так все время?»
Чтобы еще больше прояснить для него ситуацию, я спросил у него, как воспринимает «представление» (его слово), и он признался: «Это представление - самая сильная штука за всю мою жизнь. Да-да, т.е. я хочу сказать, что перед людьми я выступаю очень часто и всегда считался с тем, что они думают. Представлением является даже медитация».
До последнего высказывания все было прояснением эго, для упражнения была выбрана идеальная сцена, хорошо известная среди гештальтистов, которая, как я думаю, была разработана Джимом Симкиным и очень была здесь к месту. Я ему предложил: «Я расскажу вам, что я вижу, как доминантную характеристику того, что вы делаете: вы бьете себя по голове.- Я не показываю представление, я не произвожу, я не делаю того, что должен был бы делать, я не знаю, что должен был бы делать и т.д. Итак, направление, в котором я был бы заинтересован, наблюдая за вашей работой, заключается в том, чтобы вы себя меньше осуждали, чтобы перестали быть к себе прокурором. Поэтому попытайтесь с континуумом осознанности еще раз, понаблюдайте за своим стремлением осуждать; сдержите его немного.»
Хотя и необходимо для психики, но заглушить стремление осуждать было для него не так легко, поэтому в процессе выполнения моих инструкций у него была возможность наблюдать, как он не только продвигается вперед, но даже достигает успеха. Позже, однако, я предложил предписы-^ ваемое для перфекционизма противоядие: идею перфекцш (т.е. интуицию, что все перфектно-совершенно). Такув «идею», которую только «высшему рассудку» с его способ-] ностями дано понять, невозможно, конечно же, подделать. Однако, «представляя», что все совершенно, можно загасить критичность и открыть путь для истинной оценки, как в небольшом эксперименте, показанном ниже. Я начинаю его словами:
«Давайте забудем на время обо всем и посчитаем, что все совершенно. Посмотрим, будет ли это противоядием вашей навязчивой жажде судить обо всем. Предположим, что все совершенно, вся вселенная - совершенна, даже самые ее несовершенные черты, что все в процессе, и процесс этот совершенен и в прошлом, и в настоящем. И вы совершенны. А теперь вернитесь к континууму осознания, но с этим отношением».
Цитирую его ответ: «Хорошо, замечательно. Мы вот сидим здесь. Приятно. Не нужно ничего делать, думать, на что истрачены деньги, уверять себя, что это сеанс развлечений, представлять, что же я отсюда вынесу… вы знаете, вынесу. Вот, подумал, и тут же другая мысль: хорошо, да-да, но если сидеть здесь, станет так скучно, можно кое-что из этого взять, если продолжать говорить, слышать, что говорит Клаудио, что-то делать.- Что-то не так? Я имею в виду, в этом тоже совершенно. Так работает машина. Клаудио кивает - и это очень здорово, все так совершенно, да-да. Просто чудесно. А затем думается - так почему же все так надоело? - Хотя и это совершенно. Это такая особая программа. Хорошо, просто прекрасно, да-да, но я говорю, что мог бы сидеть здесь и не говорить. Но говорить тоже здорово, так что я поговорю.»
Не являясь драматичным, упражнение положило конец его самосознанию, и хотя и не понимаемая интуитивно «Святая идея» (по терминологии Ичазо), потенциально принимаемая в созерцательном состоянии, стала для него уроком в процессе обозначенного выше сеанса: выходом, побуждением работы над собой в повседневной жизни. Вместе с тем могут быть случаи, когда применение «противоядия» к «главной черте» индивида может быть довольно драматичным в сеансе Гештальта. Такой случай я уже представлял без комментариев в этой книге - в записи сеанса с Диком Прайсом. Хотя в краткой вступительной заметке (написанной по публикации в «Гештальт-журнале») единственным комментарием было, что после возвращения из Арики моя работа настолько изменилась, что мне не хотелось прекращать анализировать то время, я достаточно задержался во время данной дискуссии, чтобы увидеть, что по крайней мере одним источником этого изменения была моя осознанность протоанализа. Дик, я сознавал это, был «вожделенческим типом». Я уже знал о протоанализе с тех пор, как он посетил Ичазо вместе со мной за несколько дней до сеанса. Если его характерологическое смещение представляло «крутость», то путь, которым оно могло быть исправлено, заключался в «нежности». В протоанализе словом, которым определяют психокатализ мстительного типа, будет не «нежность», а «безвинность» - слово, пробуждающее детскую спонтанность. Во время сеанса я ни разу не упомянул «безвинность», но прекраснб сознавал полярность карательности и безвинности, когда работал с ним и поддерживал его идентификацию с ребенком в видении.
Другой ситуацией, заслуживающей упоминания, которую я расцениваю как отточку восприятия ценности протоанализа, является работа с видениями. Большинство людей, работающих с видениями, интерпретирует их способом, не отражающим релевантность структуры личности символическому материалу. (Юнг, например, всю жизнь посвятил работе со снами, однако его обсуждение видений в основном фокусировалось на трансперсональном архе-типном аспекте с относительно ограниченным отношением к личностному значению).
Здесь приводится пример работы с видениями с точки зрения осознания характера: женщине привиделось, что она в машине следует за другой. Вероятно, она едет на вечеринку, собрание (это не ясно из сна). Останавливается у светофора, смотрит влево, видит, как проезжает на велосипеде ее муж. Понятно, что он едет поиграть в теннис, поскольку он соответственно одет, он выглядит так, будто знает, куда едет. Ей доставляет удовольствие это. От удовольствия она смеется. Но когда с красного сигнал сменяется на зеленый, она понимает, что отвлеклась и теперь не может найти другой машины. Она потерялась и не знает, куда ехать.
Думаю, что мое ухо не было бы столь открыто к этому видению, если бы я не распознал в пациентке синдром, соответствующий типу IX протоанализа. В ее психологии доминирует леность, это человек, которого двигают привычки, который делает то же, что и окружающие; ленивый нуждается в принадлежности, он может быть патриотичен, входить в состав команды, любой, от футбольной до политической. В любви такие люди симбиозны, они заполняют ощущение отсутствия своего собственного бытия присутствием другого человека.
С такой точки зрения сон становится ясен: она следует и даже не представляет за кем; затем она веселит себя вместо другого, вместо того, чтобы сосредоточиться на следовании, и в итоге теряется и остается одна.
Перед относительной потерей интереса к характеру, сопутствующей потере интереса к диагностике в 50-е годы, предмет был еще далек от полного изучения. Я крайне удивился, когда, перечитывая Фрейда (в поисках подходящего материала), обнаружил, как мало отец психоанализа
