Продолжайте, почтенные наставники! Продолжайте как можно ревностнее; добрые люди сии того стоят!
Пан Яцько перестал вопиять и клясться, что впредь будет отцом своих подданных и самым чивым человеком.
Дан знак — и его перестали увещевать, а принялись за панью, а напоследок за достойные отрасли знаменитого дома. Когда же все весьма достаточно были наставлены, как должно вести жизнь прямо папскую, Гаркуша сказал:
— Я сам, пап Ядько, медицину знаю не плоше тебя и, кажется, поступлю основательно, когда тебя и семью твою оставлю в сем положении до возвращения с поля крестьян твоих. До тех пор вам вредно было бы что-нибудь есть или пить. Оставайтесь с миром — и помните Гаркушу!
Он вышел с своею свитою — и прямо на двор Ивана.
Там тоже досталось жене его, сыну и дочери, да и с лихвою. Разумеется, что разъяренный Иван не жалел пи рук своих, ни ног, пи языка. После сего все простились с хутором, не прежде, однако ж, пока Кузьма и Исак не понаведались еще раз в панскую кладовую и не взяли на дорогу кое-чего, утоляющего алчбу и жажду.
Глава 11
Новый собрат
Когда вступили они в пределы леса и Иван, отчасти догадавшийся, какого рода были новые его знакомцы, благодетели и мстители, начал балясничать со всею веселостью свободного человека, предполагая наверное, что и он за оказанную им услугу будет принят в товарищи сего прекрасного общества, чего ему хотелось от чистого сердца, — Гаркуша, остановясь, сказал хотя ласково, но весьма важно и решительно:
— Иван! За оказанную тобою нам услугу ты должен быть награжден. Тебе ни воротиться к пану, ни следовать за нами невозможно. На границах Китая есть места, где люди ведут жизнь пресчастливую. Я отсчитаю тебе пятьдесят червонцев, и сих денег на первый случай весьма для тебя достаточно, а между тем и мы все не замедлим прийти туда же и жить будем по-братски.
Атаман вынул кису с золотом и начал считать, как Иван, переменившись в лице и со слезами на глазах, сказал ему:
— Благодарю за щедрость! С меня довольно будет и одного червонца, чтобы купить веревку и столько запасти жидкой силы для придачи храбрости душе своей, что надеюсь повиснуть на дереве без малейшего страха! Да и куда пойду я с деньгами? На заставе меня спутают, а увидя золотые деньги, запропастят навеки. Притом же я не только не знаю дороги до Китая, но в первый раз об нем и слышу! Всего лучше умереть добровольно и на своей родине. Мне ничего не осталось желать на сем свете. Пан Яцько с своею семьею и жена моя с своею не скоро забудут друга своего Ивана.
Такие речи опечаленного Ивана тронули и самого Гаркушу, а Исак и Кузьма — хоть были свирепейшие головорезы изо всей шайки — явно взяли сторону обманувшегося в своих надеждах и представили атаману, что отпустить его от себя значит предать на жертву очевидной погибели.
— Может быть, и так, — отвечал Гаркуша, — но я обязался пестись о безопасности целого братства. Кто из вас поручится мне, что тот, кто изменил своему господину и предал его в неизвестные руки, не скорее, не охотнее сделает то же и с нами?
Исак, отведши его на сторону, сказал:
— Разве мы не то же бы самое сделали с вероломным паном Аврамием, хотевшим пожертвовать нами для своей безопасности, если бы только были в возможности? Мы изменили ему побегом; при всем том — думаю, надеюсь, уверен, — что нет нигде общества дружнее нашего, радетельнее к общим пользам, вернее в своих клятвах!
— Иван! — воззвал Гаркуша, подошед к нему. — Ты хочешь быть членом нашего общества! Знаешь ли, к чему обяжет тебя исполнение сего желания? Ты должен будешь отказаться от многих привычек, которые, вероятно, превратились в тебе в самую природу; должен будешь сохранить умеренность во всем, хотя с первого раза, может быть, покажется тебе, что в нашем братстве все позволено; ты должен будешь приучить себя с величайшим терпением сносить холод, зной, голод, жажду и бодрствовать тогда, когда все в мире покоится. Строг и взыскателен был пан твой Яцько; но клянусь тебе общим судьею нашим, что я, поставленный провидящим небом в начальники нашего общества, еще строже, еще взыскательнее. Я всякому отец, друг и брат, пока он того достоин; в противном случае — судья самый неумолимый. Малейший вид раскаяния, уныния, покушения к измене наказан будет мучительнейшею казнью!
— Хотя бы эта казнь была ужаснее казни адской, — отвечал Иван решительно, — я желаю быть вашим собратом.
В чем мне раскаиваться, когда из раба делаюсь свободным?
От чего приходить в уныние, когда не буду видеть более ни скряги пана, ни злобной жены своей с безбожными детьми ее? В чем изменит тот, который решается или быть вами принят в свое общество, или умереть насильственной смертью? Что же касается до перенесения с терпением холода, голода и жажды, то обойди всю Украину, божусь, нигде и никого не сыщешь столько к тому привычными, как подданные нашего пана Яцька!
— Когда так, — сказал Гаркуша величаво, — то и я согласен. Поздравляю тебя; ты наш собрат!
После сего, непосредственно по приказанию атамана, Иван приведен был Исаком к присяге на верность; облобызал десницу атамана и ланиты новых собратий и с великим восхищением следовал за ними. Однако Гаркуша, хотя и совершенно был уверен в его к себе преданности, не хотел оставить правил осторожности и потому, приближаясь к пустыне, когда еще и краев ее не видно было, приказал завязать Ивану глаза, и что в тот же миг было исполнено, и ему не прежде их открыли, как на берегу пруда у своих хижин. Новый собрат был представлен остальным членам почтенного общества, и все единодушно были тем довольны.
Глава 12
Успешная дерзость
Излишним будет сказывать, какое поднялось торжество по случаю одержания победы. Едва ли и удальцы безграмотного атамана Пизарра столько тщеславились, получив вероломством в плен и задушив добродушного Аталибу, монарха Квитского, как величались безумцы наши, рассказывая один другому то, что see они видели, слышали и делали и что поэтому всем было известно. Они превозносили кротость, милосердие и бескорыстие атамана и клялись, что каждый из них на его месте поступил бы суровее.
Гаркуша на лесть сию, нимало ему не льстившую, отвечал:
— Видите ли, братья, сколько один удачный опыт переменил вас? Не вы ли, вступая за мною в ворота панские, не только казались, по и в самом деле были смущенны, робки, оторопелы? Из сего каждый заключи, что атаман лучше знает ваши способности, нежели вы сами! Каждый из вас до сих пор спал — в течение тридцати лет и более, — теперь надобно умеючи разбужать вас! Пусть день сей и другой посвящены будут совершенному покою; а после я с несколькими из вас отправлюсь дня на три или и более в ближний город для закупки свинца и пороха и падлежащего обозрения недальних хуторов и осведомления о их помещиках. Сделав сие, мы рассудим вообще, как, когда и на кого обратим гнев и мщение или пощаду и милость!
Не распространяясь подробно в описании всех дел атамана Гаркуши и его шайки, которые с увеличением успехов придавали ему более и более дерзости, воспламеняли и без того буйное, не знающее границ полету своему воображение и уверяли, что он действительно избран небом быть судьею над неправосудием, над жестокостью и вообще над несправедливостью, скажем, что по окончании осени он разграбил более десяти хуторов и свирепствовал над помещиками оных, простирая жестокость свою до
