специальное ходатайство защиты — дело не случайное, а обдуманное. Защите хотелось придать элемент сенсационности не только показаниям свидетеля Далеруса, но и самому факту его появления на суде.
Кто же этот свидетель и почему защита возлагала на него такие большие надежды? Злодеяния гитлеровцев против мира и человечности носят столь чудовищный характер, что их трудно чем-нибудь оправдать. Далерус — иностранец, и этот иностранец должен был, по замыслу Штамера, если не оправдать, то хотя бы как-то облагородить одну из самых мрачных фигур гитлеризма. На Далеруса защитой была возложена неблагодарная задача — доказать суду, что даже среди кровавой стаи фашистских коршунов имелись миролюбивые голуби и что одним из таких голубков был Герман Геринг. На каких же фактах должен был строить Далерус свои доказательства?
Август 1939 года. Гитлеровская Германия готовится к вторжению в Польшу. Это было уже третье европейское государство, которое собирались проглотить фашистские агрессоры. Если марш на Австрию и Чехословакию сошел Германии благодаря Мюнхену безнаказанно, то поход на Варшаву мог вооружить против Гитлера всю Европу. Нацистам срочно потребовался второй Мюнхен для того, чтобы развязать себе руки на Востоке. За организацию такой конференции как раз и взялся Геринг. И вот между Лондоном и Берлином замелькала фигура таинственного курьера Далеруса. Этот курьер успевал делать иногда по три конца в сутки. Утром он разговаривал с Герингом, днем с Чемберленом, а вечером с Гитлером. Далерус не был ни немцем, ни англичанином. Он не имел никакого дипломатического ранга. Что же заставляло его совершать столь утомительное путешествие? Далерус уверяет нас сейчас, что его поступками руководили бескорыстие и любовь к миру. Нам вообще подозрительно бескорыстие человека, который был в одинаковом доверии у двух таких «деятелей», как Геринг и Чемберлен. Вряд ли кого-либо воодушевит даже то обстоятельство, что этот доверенный был шведом.
Но как бы там ни было, Далерус был вызван к свидетельскому пульту, и Штамер начал допрос. Свидетель защиты оказался довольно многословным. Он подробно рассказывал, где и когда он встречался с Герингом, Гитлером и Чемберленом и как у него в результате этих бесед сложилось твердое убеждение, что до самого последнего дня, то есть до первого сентября, когда Германия коварно обрушилась на Польшу, Геринг хотел мирным образом договориться об урегулировании польского конфликта.
Геринг одобрительно кивает головой: 'Ну, конечно, это так. Я требовал только законное — Данциг. Я хотел видеть Германию в границах четырнадцатого года'.
Им до сих пор кажется, что в зале суда сидят простачки, которых легко ввести в заблуждение сказкой об обиженном фашисте. Я не говорю о сорок первом годе, а разве в августе тридцать девятого года мир не знал, как выглядели фашисты — искатели справедливости. Первая страна, которая стала жертвой гитлеровской агрессии, была Австрия. А разве Австрия входила в четырнадцатом году в границы Германии? Второй пострадавшей страной была Чехословакия. А кто и когда видел Прагу на карте кайзеровской Германии?
Но Штамер не хочет иметь дело с фактами. Он очень доволен показаниями свидетеля и садится на место. Наступает время перекрестного допроса. Слово берет английский обвинитель. В его руках книга Далеруса 'Последняя попытка'. Это рассказ о том, как шли и провалились тайные переговоры о втором Мюнхене. К книге приложена карта Польши, поспешно заштрихованная чьей-то рукой. Обвинитель спрашивает, что это за карта и что означают карандашные пометки на ней. Выясняется, что эту карту дал Далерусу Геринг и он же заштриховал те районы Польши, на которые претендовали гитлеровцы в своих переговорах с Чемберленом. Обвинитель задает справедливый вопрос:
— Разве эти районы Польши входили в границы Германии в четырнадцатом году?
— Нет, — отвечает Далерус.
— А на каком же тогда основании Геринг посягал на них?
Молчание. Так разоблачается миф о справедливом Геринге. Обвинитель идет дальше и подвергает сомнению вторую версию о миролюбивых стремлениях бывшего рейхсмаршала. Он сопоставляет несколько документов, и перед судом воссоздается подлинная картина фашистского коварства и предательства. Перед всеми предстает не Геринг — голубь мира, а Геринг — преступник. Оказывается, в те же дни и часы, когда Геринг отправлял в Лондон своего тайного курьера с обломком пальмовой ветки мира, тот же самый Геринг столь же тайно отдавал приказы о перебазировании своих эскадрилий к границам Польши. «Миролюбивый» Геринг прикладывал к этим приказам карты, по которым должна была вестись бомбардировка Варшавы, Познани, Кракова и Гданьска.
— Показывал ли вам Геринг эти приказы и карты? — спрашивает обвинитель.
— Нет.
— Продолжаете ли вы и теперь настаивать на честности и миролюбии Геринга?
Настроение Далеруса меняется.
— Немцы вели переговоры не по-джентльменски, — пробует оправдаться Далерус.
Обвинитель уточняет этот несколько расплывчатый ответ.
— Не хотите ли вы сказать, что вас обманули.
— Да, это так!
— Обманули, чтобы под видом миролюбивых переговоров лучше подготовиться к захвату Польши?
— Вы правы. Выходит, что это было именно так.
Так козырный свидетель защиты на глазах суда стал превращаться в свидетеля обвинения. Далерус должен был каким-то образом оправдывать и себя как участника этих коварных переговоров и ему пришлось давать более правдивые показания. Свидетель вынужден был приподнять завесу над тем бытом, который установился во взаимоотношениях между фашистскими главарями. Бывший рейхсмаршал не случайно взялся за дипломатические переговоры. Все эти геринги, гиммлеры, геббельсы, борманы и риббентропы еще при жизни фюрера спали и видели себя на его месте. Каждый из них тайно рыл яму другому. У каждого были и свои дипломаты и своя тайная полиция. Геринг создал даже специальную организацию по подслушиванию телефонных разговоров, перлюстрации писем, шпионажу. И все они в меру сил и способностей старались опорочить друг друга в глазах фюрера. Это была волчья конкуренция за место в гитлеровской прихожей. В ход здесь шло все: коварство, клевета, пуля. Провожая Далеруса в последний полет в Лондон, Геринг предупредил его:
— Берегитесь Риббентропа, он готовит аварию самолета, чтобы убрать вас с дороги.
В этом месте показаний на скамье подсудимых произошел довольно характерный инцидент. Взбешенный разоблачениями, Риббентроп сорвал с головы наушники и ударил Геринга. Тот хотел ответить, но был остановлен дубинкой часового.
— Скамья подсудимых не третий рейх!
— Да, да, я понимаю. — И на лице Риббентропа появилась улыбка. Даже на скамье подсудимых дипломаты обязаны соблюдать какое-то подобие приличия.
— У меня нет больше вопросов к свидетелю, — говорит обвинитель и садится на место.
К пульту подбегает Штамер. Он взбешен показаниями Далеруса и хочет узнать, чем вызвана перемена во взглядах у свидетеля.
— Новыми материалами, о которых я не знал, — отвечает Далерус.
— Какие материалы вы имеете в виду? — спрашивает Штамер.
— Те, которые вскрылись на этом процессе.
ГЕРИНГ РАЗОБЛАЧАЕТ ГЕРИНГА
Допрос Геринга продолжался две недели. Почти все это время фюрер № 2 находился не на скамье подсудимых, а за свидетельским пультом. Английские юристы утверждают: если подсудимого при допросе называть свидетелем, то это якобы может облагородить показания даже самых закоренелых преступников и заставить их говорить правду. Свидетельский пульт никак не облагородил гитлеровского рейхсмаршала. Геринг был и остался Герингом. Он говорил очень много. Однако три четверти его показаний никакой ценности для суда не представляют, ибо являются образцом самой беспардонной лжи. Что же касается опыта со «свидетельскими» показаниями Геринга, то он убеждает в том, что во взаимоотношениях с
