К этому таинству Константин Николаевич готовился активнее всех прочих родственников. Он купил молодым обручальные кольца, сшил дочери подвенечное платье, сочинил текст свадебного приглашения.
И вот дочь Константина Николаевича в белоснежном длинном платье стоит рядом со своим женихом в церкви. Венчание идет по давно заведенному порядку. Горят свечи, священник надевает на руку невесты толстое золотое кольцо. Руку можно уже опустить, но невеста все еще держит ее на весу. Невеста находится в каком-то полувменяемом состоянии. И это вовсе не от счастья, как могло показаться со стороны. Он и она студенты второго курса юридического факультета МГУ. И этим студентам приходится сейчас повторять вслед за священником чужие и непонятные им слова святого писания. Им нестерпимо стыдно. И ей и ему страшно оторвать глаза от пола и оглядеться вокруг. А что, если рядом стоят и смотрят на них университетские товарищи? Ну как объяснить им весь этот неумный маскарад?
'Нет, лучше провалиться под пол, чем такой позор', — думает невеста. Она наполовину приоткрывает левый глаз, воровски оглядывается и успокаивающе шепчет Михаилу:
— Никого.
И хотя никто из университетских товарищей в церкви не был и акт венчания остался в тайне, это нисколько не успокаивало молодоженов. Он и она ходили в университет, болтали между лекциями с товарищами, а на сердце у каждого было очень неспокойно. Молодые супруги чувствовали свою вину перед коллективом. Им хотелось облегчить душу, прийти и рассказать друзьям о происшедшем. Главное, и случай для этого вскоре подвернулся подходящий: Аня подала заявление о приеме в комсомол. Перед самым собранием она пришла к отцу и сказала:
— Я хочу признаться в своей ошибке.
— Ни в коем случае, — ответил Константин Николаевич, — это может отразиться на твоем будущем.
Дочь послушала отца и промолчала. Через полгода к Константину Николаевичу пришел за советом зять. Городской комитет комсомола предложил Михаилу (он был теперь членом лекторской группы горкома) подготовить доклад на антирелигиозную тему.
— Как, согласен? — спросил руководитель группы.
Михаил смутился.
— Ты что, не надеешься на свои силы?
- Я вам дам ответ завтра, — ответил Пиков, а про себя думал: 'Сил у меня, конечно, хватит, я сомневаюсь, есть ли у меня право выступать с таким докладом перед молодежью'.
'Нет, — решил он по дороге домой. — Надо прийти завтра в горком и сознаться в своих грехах. Пусть товарищи осуждают меня, критикуют…'
— Сознаться? Ни в коем случае, — сказал Константин Николаевич. — Это может повредить твоему будущему.
Честное признание ошибок идет не во вред, а на пользу будущему и настоящему каждого человека. К сожалению, Михаил не внял зову своей совести, а последовал совету тестя. И хотя Михаил и на этот раз подготовил неплохой доклад, читал он его молодежи с какой-то внутренней неловкостью.
Эту неловкость внештатный лектор ощущал не только на трибуне, но и в своей семье. Три года Михаил вел активную пропагандистскую работу в комсомоле, и за это время лектор-антирелигиозник ни разу не поговорил со своей родной матерью о ее религиозных заблуждениях. Мать крестила сына на ночь, благословляла, когда он шел на экзамен, а сын безропотно подставлял свою голову под благословение.
— Я не хотел обижать старушку, — оправдывается он сейчас.
Уж не такая старушка мать внештатного пропагандиста. Марине Михайловне Пиковой всего сорок семь лет. Это человек с высшим образованием, кандидат наук. И не потакать матери в ее религиозных причудах должен был сын-комсомолец, а спорить, разубеждать.
Но сын не спорил:
— Неловко.
Рядом с Михаилом в тон же квартире жили два его племянника: Женька и Санька. Михаил знал, что бабушка таскает и Женьку и Саньку в церковь, слышал, как она забивает мальчишкам головы ересью, и ни разу с ней не поругался. И все по той же причине. Он боялся, что бабка скажет:
— А ты сам?
Так одна неправда тянула за собой другую. Михаил отмалчивался дома, в разговоре с товарищами, на комсомольском собрании. И пусть разговор на этом собрании шел совсем не о церкви, а о каком-нибудь двоечнике или заурядном лгуне-обманщике, Михаил старался не брать слова в прениях. Зачем обострять отношения со студентами?
Внешне, со стороны, все как будто бы было по-прежнему. Учился Михаил отлично, в лекторской группе продолжал считаться одним из лучших докладчиков, а в действительности этот лучший уже давно был не тем, за кого его принимали.
Жена Михаила не понимала переживаний супруга. Аня давно успела забыть о своем грехе перед комсомолом. Ну, было и сплыло. Аня даже на лекции стала ходить с обручальным кольцом на пальце. Мишу это возмущало. Мише хотелось сдернуть кольцо с пальца жены, накричать на нее, назвать пустышкой, но он сдерживал себя.
'Ссора с женой, — рассуждал он, — может испортить мне репутацию'.
Сделка с собственной совестью не прошла для Михаила безнаказанно. Прежде он лгал вместе с женой, потом он стал лгать и ей. Прежде он лгал и страдал, теперь он лгал по привычке. Молодая семья разваливалась на глазах. В этой семье не было уже ни любви, ни уважения. На людях молодые супруги были любезны, улыбались, а дома они ругались и оскорбляли один другого.
— Обманщик!
— А сама-то ты лучше?
И вот, когда супруги рассорились окончательно, Константин Николаевич Костетский пришел в комсомольскую организацию МГУ.
— А знаете ли вы, что Михаил Пиков венчался в церкви?
Константин Николаевич сделал свое запоздалое заявление не для того, чтобы помочь комсомольцу Пикову осознать свои ошибки. Действиями Константина Николаевича, к сожалению, руководили другие, менее красивые соображения: тесть просто-напросто мстил своему зятю за развод. Комсомольцы юридического факультета очень внимательно разобрались в деле Пикова и решили исключить его из организации. И хотя решение комсомольцев было суровым, Костетского оно не устраивало.
— Нет, я не оставлю этого так, — сказал он. — Я добьюсь своего. Сначала я отберу у Пикова комнату, а потом испорчу ему будущее.
С этим Константин Николаевич и пришел к нам в редакцию.
— Помогите мне исключить Пикова из университета. Это конченый человек.
— Почему же конченый? Этому человеку всего двадцать два года. Его вина, конечно, велика, но он может еще разобраться в своих заблуждениях, прочувствовать их и снова стать честным, правдивым человеком.
Но тесть не верил в исправление зятя.
— Кривая душа, — говорил Константин Николаевич про Михаила. — Он принял таинство церковного брака, будучи членом комсомола. Где же его принципиальность?
Кстати, о принципиальности. Три года назад два молодых человека пошли на сделку с собственной совестью. А родители этих молодых людей, вместо того чтобы быть своим детям настоящими воспитателями и наставниками, предстали перед ними в роли обывателей. Константин Николаевич сначала благословил будущих молодоженов на первый ложный шаг, а потом толкнул на второй и третий. Молодые люди только- только вступали в жизнь, а родители учили их кривить душой. И научили.
Константин Николаевич оказался плохим отцом и тестем. И вот сейчас коммунист Костетский, врач по образованию, ходит и произносит обвинительные речи.
Нет, уважаемый Константин Николаевич, вы зря рядитесь в тогу прокурора и ищите кривую душу в других. Михаил Пиков и Аня уже наказаны. И вам сейчас самое время сесть и подумать о своей собственной честности и принципиальности.
